— Почему вы теперь хотите не только шахту? — уточнила я. Тут
меня осенило, и ляпнула, что пришло в голову: — Дело ведь
изначально было именно в ней, верно? Что изменилось теперь?
— Теперь, Ниниэла, ты станешь моей, — сообщил герцог. — Через
три дня я войду сюда как хозяин этого дома и ты встретишь меня с
распростёртыми объятиями. Потому что, по законам этого мира, ты и
всё имущество этого червяка, — он кивнул на барона, — будут
принадлежать мне.
— Прекрасный план, — одобрила я, не отказав себе в удовольствии
погладить герцога по груди. А у него, оказывается, неплохой рельеф!
Пришлось прогонять мысли о том, как он выглядит без одежды. — Но
пока ты не хозяин здесь. Так что убирайся, или я не знаю, что с
тобой сделаю!
— Как угрожающе прозвучало, — развеселился герцог, снова
наклоняясь для поцелуя. Я увернулась и попыталась высвободиться.
Каблучок моей комнатной туфли гулко стукнул о выпуклый бок какой-то
посудины под кроватью. — Но я был бы больше впечатлён, признайся
ты, что можешь со мной сделать. Хочешь, поделюсь, что собираюсь с
тобой делать я? Могу прямо сейчас и прямо на этой кровати. Или на
кресле. Впрочем, подоконник тоже вполне годится для моих целей…
— Для твоих целей? — переспросила я, тоже усмехнувшись. — Так
ты, выходит, сам можешь себя обслужить? Интересно, но возникает
закономерный вопрос. Зачем тебе я?
— А у тебя к тому же острый язычок, да, Ниниэла? — Герцог
наклонился и сделал глубокий вдох, почти уткнувшись носом мне в
шею. Его руки скользнули с моей талии вверх и легко прошлись по
моим плечам.
От моих ладоней, что прижимались к его груди, неожиданно пошло
тепло, даже жар. Пальцы заискрили, а потом их окутало малиновым
свечением. Плечо обожгло болью, зато герцог наконец отступил.
В его глазницах горел фиолетовый огонь, а лицо выражало
удивление пополам с удовлетворением.
Не нравится мне эта магия. Что ещё за малиновый свет шёл из моих
рук?! Я извернулась, присела, извлекла из-под кровати пузатую
расписную посудину с ручкой и наставила её на противника.
— Убирайся, или я надену тебе на голову ночную вазу! А она
полная, между прочим!
Герцог расхохотался. Но мой, можно сказать, акт отчаянной
храбрости сработал: незваный гость стал отступать к двери, подняв
ладони в примирительном жесте.
Правда, уходил он не молча.