Одной рукой Мак докрутил сигарету, другой – сунул сверток в задний карман.
– Я бы так не сказал, – возразил я.
С глумливой усмешкой Мак взял сигарету в рот. Мы курировали отправку товара с нашего участка.
– Уже получил новые пропуска? – спросил он.
– Как раз иду повидать своего человека. Скоро достану что-нибудь и тебе.
Он буркнул в ответ нечто похожее на согласие, и я повернулся, чтобы уйти.
– Тебе следует знать, что ребята Заячьей Губы торгуют к востоку от канала. – Мак затянулся сигаретой и пустил в чистое небо ряд ровных колец. – На прошлой неделе девчонки несколько раз видели его людей.
– Я слышал. Будь осторожен, Мак.
И он снова принял угрожающий вид.
Остаток дня я провел, разнося товар и бегая по разным мелким делам. Мой человек из таможни наконец сподобился сделать для меня пропуска, однако, учитывая скорость, с которой развивалось его пристрастие к амброзии, оказанная им услуга могла стать последней.
Я управился с делами только к началу вечера и остановился у любимого уличного лотка, чтобы взять горшочек говядины в соусе чили. Мне надо было еще успеть повидаться с Йансеем до его выхода на сцену. В тот вечер он выступал перед какими-то напыщенными аристократами неподалеку от Старого города, а туда нужно было еще добраться. Так что я пошел переулками, чтобы выиграть время, как вдруг увидел нечто такое, что заставило меня задержаться. Я остановился так резко, что едва не оступился и не упал.
Свидание с Рифмачом теперь могло подождать. Передо мной лежало тело ребенка, страшно изуродованное и завернутое в простыню, которая стала мокрой от крови.
Все как будто говорило о том, что я нашел Маленькую Тару.
Остатки ужина пришлось выбросить в сточную канаву. Аппетит вдруг куда-то пропал.
Я быстро оценил ситуацию. Крысы в Низком городе водились в неимоверном количестве, но тело ребенка пока оставалось нетронутым, стало быть, девочка пролежала недолго. Я присел и опустил ладонь на крошечную детскую грудь – холодная. По всей вероятности, ребенка выбросили на улицу уже мертвым. Наклонившись чуть ближе, я смог лучше разглядеть увечья, нанесенные девочке ее мучителем, и с содроганием немедленно отпрянул назад, почуяв при этом необычный запах. Тело источало не удушливо-сладковатое зловоние гниющей плоти, а какой-то резкий алхимический аромат, от которого у меня запершило в горле.