Нам приносят на огромном серебряном блюде маленькие тарелочки,
на которых по бутерброду с тонким слоем икры. Я остаюсь
неподвижной.
— Мадам, нё ви должен, должен! — настаивает мэр. Я не его
собственность, но я вижу, что ему хочется подсесть поближе,
разглядеть моё лицо под вуалью. Всё остальное он уже облапал
взглядом.
— Аня, — обращается ко мне хозяин. — Ты можешь принять
угощение.
Только после его слов я наконец беру в руку тарелку. Никто не
знает, и мало кому есть дело, но рабство во всех его проявлениях
существует и по сей день. Оно — основа сегодняшней экономики,
нравится вам это или нет. Я — рабыня. У меня нет документов, у меня
есть только возможность выжить, и этой возможностью я обязана
своему хозяину, Альберту Ризенбергу.
Я ненавижу икру: черную, красную — без разницы. Склизкие шарики
с рыбным привкусом, лопающиеся во рту, вызывают какой-то экстаз у
многих. А я сейчас должна этот экстаз изобразить. Солёная
дрянь.
Я, ломая хлеб с икрой и слегка приподнимая вуаль (и жирный мэр
видит мои губы), отправляю в рот приношение богов.
— Поблагодари, — приказывает мистер Ризенберг.
— Спасибо, — я отвечаю мэру на русском и он расплывается как
тесто от удовольствия.
— Сколько вы хотите за эту красавицу? — без стеснения спрашивает
толстяк у мистера Ризенберг. Тот отвечает смехом:
— Она не продаётся пока. Но убедите меня, что с вами можно иметь
дело… — хозяин, мистер Ризенберг, разводит руками, словно говорит
“Договоримся”.
Я держу его под руку, и он чувствует, как судорожно сжимаются
мои пальцы. Улучив минуту, пока мэр приветствует гостей, Альберт
склоняется ко мне и шепчет:
— Соберись. И улыбайся.
К нему подходит какая-то рыжеволосая: тонкие колечки обрамляют
её породистое лицо, а я начинаю задыхаться в запахе её парфюма.
“Неотразимая” от Живанши. Им только трупы божьих одуванчиков
опрыскивать. Тяжёлые, старческие духи. Кто придумал назвать их
“Неотразимая”?
Но, пока Альберт разговаривает с знакомой, я отворачиваюсь от
удушающего аромата и вижу свою сегодняшнюю цель.
Молодой человек, мой ровесник, вдоль стены крадётся к балкону. У
него русые волосы, выцветшие ресницы, и глаза — такие же
прозрачно-синие, как у… Нет, сейчас не время думать об этом.
Он старается избежать внимания, с элегантной легкостью
подхватывает с подноса бокал с шампанским и юркает под балдахин. Я
слежу за ним взглядом, а потом приподнимаюсь на цыпочки и шепчу
Альберту: “Он на балконе”. Тот же, не глядя на меня, кивает: