Саанан меня раздери. Да это же…
– Твою ж…
– Даааа, брат, да. Каждая лассарская задница здесь помечена.
– И как? Как ты это добыла? Чего нам это стоило?
Отвернулась, прошла через весь шатер, остановилась спиной ко мне.
– Какая разница. Любую цену бы заплатила.
Смотрел на нее, и от гордости распирало, раздирало грудную клетку. Сдохну, если достойная замена будет. Настоящая велиария. Воин. Боец. За свой народ жизнь отдаст.
– Лори мою видел?
И тут же тряхнул головой. Напомнила лишний раз… о том, что не все, как надо… и не будет никогда после того, что она пережила. Но не мне ее судить. Лишь бы счастлива и жива была. Пусть хоть с бабушкой Саанана спит или сношает сестру самого Иллина.
– Последний раз в лазарете видел, больных горячкой отпаивала.
– Нет ее там.
– Поссорились?
– Да…можно и так сказать.
Да, крепко лассарская велиария держит Дали в своих белых ручонках. Саму душу заполучила.
– Остынет и вернется.
В углу завозились, и мы оба обернулись – мальчишка из-под шкур смотрел на нас обоих с любопытством и страхом.
– Откуда притащил?
– У баордов забрал. Сивар, старая падаль, отказалась говорить со мной. Это их пацан.
Дали подошла к мальчишке, а он назад отпрыгнул и зашипел. Она наклонилась, и он тут же застыл, глядя на нее. Но не от страха, а скорее, от любопытства – рассматривает, склоняя голову то к одному плечу, то к другому.
– Не баорд он. На лассара похож. Выбрось его. Зачем он тебе?
– Пусть Сивар скажет мне про гайлара, и верну его ей.
– Какого гайлара?
Дали обернулась ко мне.
– Здесь есть еще один волк. Молодой. Я его вчера ночью видел.
– Ясно. Ищешь нам подобных? Гнать их надо, а не искать.
– Он совсем юный. Хочу знать, кто его создал… Если они рядом, то нужно выведать – насколько опасны.
– Играйся со своим зверенышем. Я пойду Лори найду перед тем, как луна взойдет. Через пару дней метель закончится – и уходим отсюда.
Ночью постелил пацану шкуры, но он лег на голый пол, поджав под себя руки и ноги. Пацана накрыл своим плащом и костёр развел, обложив камнями очаг. Во сне маленький баорд выглядит совсем младенцем, губы выпятил, брови нахмурил, и мне его лицо кажется смутно знакомым. Как копия чья-то, но чья – понять не могу.
Глаза прикрыл. Сколько ему лет? Около пяти? Если сука красноволосая не солгала, то у меня был сын, и сейчас ему могло исполниться столько же. Только о ней подумал, и болью горло перехватило, как будто горящий уголь проглотил, и он тут же все внутренности обжег. Каждая мысль о ней отрава ядовитая.