– Она же не… – выдавливает из себя Руслан.
– Нет, – отвечаю твёрдо. – Просто мы опаздываем на ужин аж на три минуты. Какое свинство с нашей стороны!
Она мамина двоюродная племянница. До того, как мама ушла, мы её и видели-то всего несколько раз, на семейных торжествах. И ни разу у меня не возникало к ней приязни – холодная, высокомерная, всегда стояла поодаль от толпы доброжелательных родственников и смотрела на всех с презрением.
Однако же, когда пришло время, лишь она одна из всей этой добродушной толпы согласилась взять нас к себе. Мы с братом довольно быстро сошлись во мнениях, зачем она это сделала: очень удобно, должно быть, такой, как она, иметь под рукой кого-то, на кого можно изливать свою желчь.
– Мы сделаем это, – шепчу брату на ухо прежде, чем последовать за ней. – Скоро.
Стол уже накрыт по всем правилам, словно Жанна ужинает не с двумя ненавистными ей приёмышами, а ждёт в гости как минимум директора крупной компании. К пище и посуде она нас не подпускает – готовка для неё святое, нам остаётся чёрная работа вроде стирки, глажки, уборки.
Первое, второе, салат, десерт. Белая скатерть, голубые салфетки. Сияющие столовые приборы, ножи и ложки справа, вилки слева. Твёрдые деревянные стулья с высокой прямой спинкой. Сутулиться нельзя. И тишина. Разговаривать за едой тоже нельзя.
Я боюсь поднимать глаза, словно Жанна может случайно прочитать в них мои намерения. Боюсь за брата – не нужно было ему пока говорить, у него всегда всё как маркером на лбу написано. И посмотреть на него не могу, тоже боюсь – вдруг она сочтёт это заговорщическим жестом.
Впиваюсь зубами в нежное мясо, словно стараясь загрызть свой страх. Это действительно очень вкусно. У мамы никогда не получалось так готовить. И денег постоянно не хватало – ни на еду, ни на одежду. С Жанной у нас деньги на карманные расходы есть всегда, мы носим хорошие дорогие вещи и едим мясо трижды в день – один такой ужин стоит столько, сколько раньше нам хватило бы на пару недель. Зато тогда у нас были разговоры и смех за столом, дни без презрительных взглядов и попрёков по каждой мелочи, и ощущение того, что всё, что у нас есть – наше.
И мама… Дыхание перехватывает, я на секунду забываюсь, и из памяти тут же вырывается наружу родной образ, встаёт перед глазами.
МАМА!
Позволив себе мысленно, с отчаянием выкрикнуть это слово, тут же усилием воли беру себя в руки и обнаруживаю, что бессовестно смотрю прямо в глаза Жанне. В них странное выражение. Затем происходит что-то необъяснимое.