- Вы поздно, - сказала она вместо приветствия. И губы поджала,
сделавшись донельзя похожею на сестру, когда той случалось
выказывать свое Демьяном недовольство.
- Прошу прощения?
Все ж таки в отличие от сестры с этою женщиной Демьяна связывало
исключительно случайное соседство и только-то. Ее даже
приятельницею не назовешь.
- Это вы меня извините, - Ефимия Гавриловна разом растеряла свое
раздражение и рукой махнула. – Совсем с этою девчонкой… из сил
выбилась. На людей кидаюсь.
- Устали?
- Устала… когда я ее упустила? У вас нет детей?
- Нет.
- И это хорошо. Мне нужно с вами поговорить.
Облаченная в темную длинную юбку и белую блузу того строгого
фасона, который более подошел бы какой-нибудь гувернантке или
компаньонке, нежели даме состоятельной и свободной, она гляделась
старше своих лет. Лицо ее показалось одутловатым, а в свете редких
фонарей кожа обрела характерную желтизну. Тени подчеркивали
запавшие глаза и бледные губы.
- В таком случае… - приглашать кого-либо в комнаты Демьяну не
хотелось. И Ефимия Гавриловна поняла. Кивнула и сказала:
- Тут недалеко беседка имеется. Я не займу ваше время.
Времени ныне у Демьяна было с избытком.
И он согласился.
К тому же… с чего он взял, что приглядываться надобно
исключительно к особам молодым? Оно, конечно, в большинстве своем
именно они и становятся жертвами красивых идей, но встречаются
средь сочувствующих народовольцам-освободителям и совсем иного
склада люди.
Так почему не она?
Одинокая. Оставшаяся некогда без поддержки мужа и денег,
сумевшая возродить, что дело, что состояние… могла ли?
Сложно сказать вот так, сразу.
А беседка и вправду оказалась хороша, поставленная чуть в
стороне от дорожек, укрытая темным тяжелым виноградом, она будто
специально была создана для разговоров приватных.
Внутри было влажно.
Слегка прохладно.
И пахло землею, деревом и резкими тяжелыми духами Ефимии
Гавриловны. Подумалось, что в этаком укромном месте многое
сотворить можно.
- Вы должны мне помочь, - сказала Ефимия Гавриловна, прежде чем
Демьянова фантазия вовсе вышла из берегов.
- Чем?
Она присела на краешек лавки, осторожно, будто опасаясь, что эта
лавка не выдержит ее веса. Вздохнула. Прижала к груди платочек и
уставилась перед собой невидящим взглядом. Сумрак беседки скрывал
ее лицо, и волосы, и лишь белая блузка выделялась этаким неуместно
ярким пятном.