При этом я не мог согласиться с теми литераторами, в том числе и с Белинским, которые считают стихами только лирические стихи, воспевающие любовь, природу, нечто светлое и прекрасное. Если встать на эту точку зрения, то надо отбросить Гомера, практически всю античную поэзию, трагедии и драмы Шекспира, Пушкина и т. д. Собственно, Белинский и делал это, когда писал, к примеру, в своём обзоре «Русская литература в 1842 году»: «Так, например, «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» Пушкина – настоящие стихи; «Онегин», «Цыганы», «Полтава», «Борис Годунов» – уже переход к прозе; а такие поэмы, как «Сальери и Моцарт», «Скупой рыцарь», «Русалка», «Галуб», «Каменный гость», – уже чистая, беспримесная проза, где уже нет совсем стихов, хоть эти поэмы писаны и стихами».
Вот такая логика: поэмы писаны стихами, но это не стихи! И теперь уже те, кто пишет небольшие стихи о любви, природе и своих светлых чувствах, категорически заявляют: всё, что не лирика – это не стихи. А что? Пушкин писал: «Пишу не роман, а роман в стихах, – дьявольская разница». Тем не менее, роман «Евгений Онегин» он относил именно к стихотворным творениям! И с этим нельзя не согласиться. И в наше время один из классиков теории стихосложения Томашевский писал по этому вопросу: «Различие между стихом и прозой заключается в двух пунктах: 1) стихотворная речь дробится на сопоставимые между собой единицы (стихи), а проза есть сплошная речь; 2) стих обладает внутренней мерой (метром), а проза ею не обладает». Спрашивается, какие ещё нужны доводы?
В сборнике читателю откроется обширная тематика: от лирики до экологических и острых мировоззренческих проблем, поставленных временем; от небольших стихотворений до крупных поэм, написанных, в том числе, и белым стихом, используемым всеми поэтами при написании крупных произведений. При этом я полностью отдаю себе отчёт в том, что, как и прежде, не всеми буду понят и воспринят, поскольку снова не вписываюсь в ту идеологическую и политическую ориентацию общества, которую едва ли не насильно навязывают политики и теологи России под эгидой развития духовности и нравственности, втягивая страну в очередную ложь теперь уже религиозного догматизма, пытаясь через него воспитать покорность, смирение перед властью и церковью, не понимая (или не желая понимать), какие они взращивают семена будущих конфликтов, основанных теперь уже не только на социальной, но и на национальной и религиозной почве. Конечно, церкви, превратившей религию в бизнес, это выгодно, поэтому она уже сегодня добивается от власти отказа от материалистического взгляда на устройство мира в системе образования, а следовательно, и научного познания как такового. Однако возврат к кукольно-архаическим отношениям, возможным лишь в условиях патриархальной, неграмотной России, приведёт её или к откату от тех достижений в области науки, техники, культуры, которых она достигла, пройдя через величайшие муки и многовековые страдания, или также, как и в Европе, религии не будет придаваться того показного и даже политического значения, которое лицемерно демонстрируется у нас, когда в нарушение конституционных норм послушное чиновничье сословие в каждом рабочем кабинете вывешивает иконы.