— Не знаю, — Дастин покусал губы, явно раздумывая. — Мне кажется, право на вторую жизнь получают те, кто отклонился от линии судьбы.
— В смысле?
— Те, кто должен был жить, но умер по случайному стечению обстоятельств.
— Смерть бабушки была вполне закономерной, — вздохнула расстроенно.
— Не грусти, это ведь только теория. Может, все люди перерождаются — кто знает. Тогда и мои родители сейчас живут где-то, может даже вместе.
— Это было бы замечательно.
Мы снова замолчали, каждый думая о своём. Наверняка Дастин размышлял о своих тренировках на Алере. Я же думала о подготовке к экзаменам, о том, как проведу лето без Дастина, с которым мы так сдружилась, об учёбе. Поступление так близко. Всего каких-то полтора месяца — пшик, по сравнению с годами моей подготовки.
*****
Я медитировала на полюбившейся полянке внутри выложенного камнями круга. Днём, конечно: я больше не совершала глупостей, подобных той, что была в ночь знакомства с Дастином и его тандемом.
Уже завтра Подак откроет свои двери, возможно, перенесёт парочку иномирян в свои владения, а может и навсегда выдворит кого-то из Подпространства.
Тот, кому единожды отказала Академия, никогда больше не сможет вернуться сюда. От этого факта ещё страшнее, и только медитации помогают мне справиться с собой. Нет, Академия благоволит мне — это я знаю наверняка — потому вряд ли она откажет мне в поступлении. Ведь так?
Поступлю, и первые полгода буду зашиваться на парах. Учёба, учёба, учёба. Наверняка времени на развлечения не будет, может даже придётся отказаться от работы в Зоопарке.
Эх, помню свой первый день в школе. Бабушка нарядила меня тогда, как куклу — в чёрный сарафан, белую рубашку с огромным кружевным воротником — волосы заплела в два хвостика и нацепила на них по банту с голову размером. Она тогда ещё туфельки принесла, лакированные, с царапинами по бокам и на пару размеров больше нужного, но мы потуже застегнули ремешки и представили, что так и надо. Бабушка тогда ещё очень настаивала на белых гольфах, чтобы скрыть мои разбитые колени, но я бегала от неё, как от пожара.
Даже Гена в то утро проснулся. Кажется, это был последний раз, когда я видела его относительно трезвым. Помню, как он долго на меня смотрел, а после — на наряженную и надушенную бабушку. Тогда его взгляд переменился, стал злым. Он закричал, что бабушка убила деда, а бабушка заплакала. Потом она ушла, оставив меня один на один с Геной. Он сказал, что я точно «ихней, бабьей» породы. Что бабушка, которая деда со свету сжила, что мать моя, которая нагуляла уродца, а после сбежала.