...Светятся красные окошки. Колёса машин,
приводные ремни,
турбины напряглись в какой-то роковой спешке.
Молоты в кузницах грохочут по раскалённому
железу.
Сыплются искры, вылетают на улицы, тонут в дыму,
плывут над
жалкими, грязными закоулками, падают на деревянные
бараки,
подыхают где-то в смердящих сточных канавах...
Бьют молоты. Слышно дыхание труда.
Голые фабричные трубы караулят, словно леса из
виселиц,
клубами дыма глумятся над грязью и нищетой.
Сыплются искры, вылетают на улицы...
Вот целый сноп вырвался из-под молота, опалил
меха,
продрался сквозь клубы пара и – свободный —
взлетел высоко в воздух...
Каждая искра стремится улететь как можно дальше,
она то ниже, то выше, разгорается и бледнеет:
всё дальше, всё шире их круг,
они затмили тусклый свет газовых фонарей,
бросая грозный отблеск на окна красных каменных
зданий.
Вспыхнули ещё раз и одна за другой погасли...
...И снова бьют молоты, дико рычат катушки, мелькают
приводные ремни, неистовствуют, безумствуют
колёса —
всё быстрей, всё страшней...
Стонет железо, сопротивляется, угрожает, шипит,
краснеет,
как кровь, и разливается – бледное, обессилевшее...
Взбесились зубастые машины!!.
У ног их ползает человек... – невольник...
И вот, словно в знак торжества над убожеством его,
из высоких труб поднимается надменный столб
черного дыма.
Дым клубится на месте, потом медленно расплывается
во все стороны, расползаясь над плоскими крышами
прямоугольников из красного кирпича, где навеки
замкнута
жизнь рабов. Заглядывает сквозь мутные стёкла
в низкие каморки, втискивается в щели дверей,
проникает через выбитые окна в тёмные потроха
бараков,
гнездится в грязных дворах, заглядывает в глаза детей,