Подобострастный лепет Арис не разобрала, но Селим ответил с
таким смехом, что хозяин растерялся вовсе.
— И говори, чтобы царевна тебя понимала, — добавил принц уже
по-ладийски.
Макушка хозяина стала еще ближе к плитам тесаного камня на
полу.
— Буду, сиятельный.
Трепет еще раз напомнил вязунье: Селим, стрекочущий с нею на
равных, для подданных — созвездие, сошедшее с небес.
— Кофе, — разрешил сиятельный. — После — показывай только
лучшее.
Торговец выскользнул за полог раньше, чем Арис расправила юбку,
устраиваясь на тахте. Принц осел по другую сторону стола в большом
довольстве. От лавки ковровщика веяло домом, было приятно привести
сюда кого-то (не важно, с какою целью) и дать вкусить этот
особенный тассирский пряный дух.
Кофе возник перед ними на медном подносе, благоухая кардамоном
тяжело, но умопомрачительно. Мода на горьковатый отвар достигла
Итирсиса только в последние годы, и Арис еще негде было с ним
знакомиться. В осторожном любопытстве она рассмотрела голубые
узорные чашки и маленький кувшин о длинной ручке, представленный ей
как «джезва».
Привычная сервировать себе и матушке, девица потянулась чуть
вперед, но принц предостерег ее безмолвным жестом.
Под замершим взором он подобрал свой широкий рукав и ладонью
повел над подносом — не то сам, не то каким-то из колец читая
отзвуки известных чар и зелий. Успокоенный, маг улыбнулся и сам
наполнил чашку Арис из джезвы.
Обычай проверять еду показался вязунье занятным: жизнь принцев
при дворе была, похоже, лишена однообразия и скуки. С возросшей
опаской она вдохнула аромат горячих специй и пригубила, понадеясь
не обжечь язык.

— Вкусно, — озвучила девица неуверенный вердикт.
Национальную гордость посла немного тронула даже столь робкая
оценка кофе, но куда напряженнее принц выжидал, чтобы дочь Флавия
не отказалась его пить. Убедившись, что угощение принято, он сделал
свой быстрый глоток и сказал:
— Ваш отец, кажется, имеет предубеждение к тассирскому кофе.
Наверняка не разрешил бы разделить его со мной.
Арис была готова тотчас бросить чашку на пол, только это ничего
уже не меняло. Теперь она — соучастница маленькой общей тайны, и
едва ли рискнет говорить отцу об этой уютной встрече.
— О царевна! — вслух огорчился Селим на ее замешательство. —
Теперь вы думаете, я хочу вас отравить. Посередине белого дня и при
моем обществе!