Самое время вязать шарфы. Этот, немного колючий, но знавший
тепло ее пальцев, предназначался жениху.
— Завершите его к нашей свадьбе? — спросил тот, завороженный
ловкостью маленьких рук.
«Состоится ли свадьба?» — кольнуло сердце Арис, но вслух она
сумела рассмеяться.
— Вы, кажется, не очень верите в мой навык. Утром он будет,
пожалуй, готов.
Себастьян изумленно сморгнул.
— Утром? Когда Виола взялась творить мне варежки, то все время
жаловалась, как это сложно. Правую она вязала целый год.
Арис вообразила Виолу — пыхтящую, воюющую с пряжей — и улыбаться
стало легче.
— А левую? — подначила она.
— Левая до сих пор лежит в «Улитках» без большого пальца, —
развел руками Себастьян.
Из милосердия он даже не стал дополнять, что первая варежка
вышла ему мала, но сестра ничуть не огорчилась и учла свою ошибку —
вторую можно было примерять на голову.
— Зато вышивает она хорошо, — восстановил справедливость брат. —
Хотя ей это мало интересно.
В который раз он поднялся, сдвинул белую завесу скатерти и нашел
между стульев сбежавший вязуньин клубок. Арис подтолкнула его к
себе, успев задеть и пальцы Себастьяна, но сейчас же усердно
перевернула работу — начинался новый ряд. Ее кресло устроили боком
к столу, чтобы не сковывать движений, и юноша замер напротив
нее.
Шарф Арис чаровала невесомо, едва прикасаясь к потоку — он летел
к ней, обращался греющими блоками и радостно вплетался в шерстяную
нить. Так мягко ее матушка трогала струны смычком, и так ее отец
уверенно знал построение кода. Эта бережная работа ничуть не
походила на умелую, но жесткую, повелевающую манеру Алессана или
Леи. Невестину игру с потоком Себастьян мог слушать бесконечно.
— Свяжете мне и свитер? — понадеялся он.
Спицы замерли в ее руках, и ответ на несколько мгновений
задержался.
— Позвольте мне не давать обещаний, — сказала через силу
Арис.
Голову поднять ей не достало смелости. Еще помолчав, она
продолжила трудно, едва подбирая слова:
— Возможно, наша жизнь будет совсем не такой, как мы хотели бы.
Вы знаете… что у меня есть обязательства.
— Я уже принял, что вы не сможете принадлежать лишь мне, —
Себастьян посмотрел и светло, и печально. — Это плата за то, что
посягнул на столь высокое. Но в свитере я готов ждать вас и зимой
под окнами дворца, когда меня туда не пустят.
Вера в будущее счастье не дала ему расслышать ноты истинной
трагедии, предчувствием которой Арис так хотела и не смела
поделиться. «Царевна» еще не решилась проситься в Тассир, но сердце
уже покорялось мучительной мысли — это единственный и неизбежный
путь. Все обстоятельства вели ее к тому, чтобы занять место
заложницы — такой, которой Ладия при случае пожертвует без всякого
ущерба. Разве не дивная удача для империи?