Закончив со сбором трофеев, я начал по одной выпускать девушек.
Большинство из них выглядело откровенно паршиво. С точки зрения самочувствия, а
не эстетики. Запавшие глаза, желтушная немытая кожа, тики и спазмы. Их мучила ломка,
видимо, я нарушил график, и дамы недополучили положенную дозу.
Каждую касался Покаянием, и пока они отключались от реальности, проходился Исцелением, снимая трещины,
гематомы и зависимость. К сожалению, только физиологическую. С психической им придётся
бороться самостоятельно. Хотелось верить, что все несчастные справятся с ней, но
червь сомнений подтачивал мою уверенность.
К концу, после двенадцатого раза, меня шатало. Я более, чем
втрое, перевыполнил свой прежний рекорд, поставленный в Ниаттисе. И если бы не фон
Земли, вряд ли бы добился такого результата.
Исцелениесильно ударяло по организму, творящему волшбу. После сражения
я даже не запыхался, а вот сейчас пот лил градом с меня, а конечности тряслись.
Хорошо, за шлемом не видно было, как осунулось моё лицо. И вдвойне хорошо, что врагов
поблизости больше не осталось. Сейчас я мало что смог бы им противопоставить.
Однако высокая стоимость Исцеления компенсировалась потрясающей эффективностью. Заклинание не
просто повышало регенерацию цели в десятки или сотни раз. Оно содержало в себе поисковый
компонент, который находил причину болезни или ранения и устранял её. Я видел, как
лучшие лекари, а обычно это были эльфы, с помощью Исцеленияпобеждали даже онкологию
или «внутреннюю гниль», как они её называли.
Этими размышлениями я пытался отвлечься от видений, охвативших
мою голову.
Покаяние
наполнило
мой разум картинами страданий и бесчинств, через которые прошли эти девушки. Все
ужасы разные и одновременно похожие, как две капли воды. Лишь одна из пленниц мельком
видела Лесю, когда ту привезли на завод. Куда она делась после этого, никто не знал.
Диалоги с освобождёнными вышли тягостные. Хотелось выплеснуть
жгучую ярость, но мертвецы в этом уже никак не могли помочь. Меня просили о защите,
отчаянно заваливали вопросами, в открытую предлагали себя, если соглашусь их отпустить.
Мало кто из них поверил, что в этом и заключалось моё изначальное намерение.
Некоторые порывались бежать прочь — босиком и чуть ли не голышом.
Их всех едва прикрывали какие-то рваные лохмотья. С трудом я убедил их никуда не
уходить, что помощь уже едет.