К месту своей будущей ночевки
добрался когда на небесах во всю полыхали яркие ночные светила.
Вернулся под знакомый осокорь. Мудрить с постелью не стал, улегся
под раскидистой кроной и с чувством качественно выполненной работы
спокойно уснул.
Глава 6
В Дубки я заявился к обеду следующего
дня, обремененный полной корзиной свежевыловленной рыбы. К этому
времени поселок кипел как растревоженный пчелиный улей. По утру
трое местных мальчишек отправились рыбачить на Тюменьку и
обнаружили пять тел с простреленными лучевым оружием головами.
Поначалу мальчишки даже не сообразили, кого именно нашли на полянке
у реки, лишь после покойников опознали по одежке и еще кое-каким
характерным отметинам на телах.
Всю эту информацию я узнал из
разговоров односельчан. Кстати, моя задумка вполне сработала. К
бабке-гадалке ходить не нужно, чтобы с первого взгляда понять, что
именно случилось на берегу Тюменьки. Рыдающие матери Васильева,
Ромашова, Спицына и Заикина, стоя перед домом старосты, громко
проклинали «адово семя Саврасовых», лишившее их любимых деток, а
заодно и самого Василия Николаевича, воспитавшего такое
«исчадие».
Все это я имел сомнительное
удовольствие наблюдать собственными глазами, поскольку дорога к
моему жилищу проходила аккурат через центр села. Протопал с
отстраненным видом, продемонстрировав своим поведением полное
равнодушие к происходящему. Короче, вел себя в полном соответствии
с повадками настоящего Ивана Силаева.
Пока хромал по селу внимательно
осматривался теперь уже собственными глазами и делал выводы. Село
большое, домов на вскидку не пересчитать. Судя по засеянным злаками
и овощами полям, а также фруктовым и ягодным плантациям в
окрестностях Дубков, народ здесь активно занимается сельским
хозяйством. Тюменька рыбная тож, и лес, откуда в сезон тащат возами
грибы, да ягоды и прочие дары, а зимой пушнину. А еще рядом
Пустошь-кормилица, куда регулярно ходят на заработки местные мужики
из тех, что посмелее. Так что, по моим соображениям и воспоминаниям
реципиента народ тут не бедует.
Вот и дом, мой милый дом. Двухэтажная
изба-пятистенок, сложенная отцом из толстенных стволов лиственницы,
за три года перед тем, как Игнату Силаеву суждено было сгинуть без
вести в Пустошах. Вроде бы, батя собирался жениться во второй раз,
но на мое счастье, так и не успел привести в дом новую хозяйку. Так
и остались мы вдвоем с его матерью бабкой Семирамидой, которую
после смерти матушки отец поселил в своем доме, чтобы в его
отсутствие приглядывала за сыном Ванькой и хозяйством занималась.
Полгода назад бабка скончалась в возрасте… впрочем, столь
огроменные цифры были неподвластны уму моего реципиента, поэтому
сколько старушке было лет навсегда останется для меня тайной за
семью печатями. Единственное, что мне известно, Семирамида для
Ивана всегда была сморщенной седой старухой с ужасно скверным
характером и в раннем детстве мальцу частенько прилетало от нее
хворостиной, бывало и дрыном перепадало, когда по делу, но чаще без
дела для профилактики. Когда Иван подрос и вошел в силу, в один
момент на глазах изумленной старухи сломал об колено толстую палку,
которой она собиралась его огреть и на своем корявом языке вполне
доходчиво объяснил, что отныне запрещает ей применять методы
физического воздействия на свой и без того покалеченный организм.
Не сказать, что с тех пор зажили душа в душу, но вполне терпели
общество друг друга, поскольку в равной степени зависели друг от
дружки. Ванька – какой-никакой добытчик. Семирамида и по дому
прибраться, и постирать, и в огороде порядок навести, и поесть
сготовить – женскую работу выполняла исправно. А померла
неожиданно, присела на лавочку во дворе и тихо-мирно отдала Господу
душу.