Проснувшись рано утром, я
сладко потянулась, а воспоминания о поездке в «магический» зоопарк
всё ещё тепло откликались во мне, хоть и прошёл где-то месяц с дня
рождения Дадли. Ещё мою душу грело приближение собственного дня
рождения. В этот счастливый день меня освободят от работы по дому и
дадут испечь огроменный торт и не только. Улететь в мир грёз мне не
дал громкий стук в дверь моего чулана и командный голос тёти, что
точно будил весь дом. Сокрушённо вздохнув, я начала вставать и
одевать свою домашнюю/рабочую одежду. Хорошо ещё, что летом не надо
ходить в школу, а это значит, что встречаться со своим отражением в
зеркале мне надо будет лишь несколько раз в неделю, а не каждый
день. Правда, без школы у меня и работы по дому много, а когда она
кончается, то тётя придумывает совсем уж невообразимые способы
уборки.
Выйдя из своего чулана и стараясь
пригладить распушившиеся от сна волосы, я заметила стопку конвертов
перед входной дверью. Странно, что тётя Петуния их не забрала, но и
такое иногда случается. Подняв конверты, я пошла на кухню готовить
завтрак и попутно просматривала, что же там принёс почтальон. Самих
писем было штук пять, и после четвёртого письма, адресованного
Вернону Дурслю, я уже собиралась продолжить свои каждодневные
работы, но мои глаза наткнулись на красную восковую печать
последнего конверта в моих руках. На печати был изображён какой-то
герб с шестью животными на нём. А само письмо адресовано… мне. За
разглядыванием странного письма меня и застала тётя и уже
собиралась сделать выговор за нерасторопность, как слова просто
застряли у неё в горле, когда она подошла поближе и разглядела, что
у меня в руках.
— Тётя? — вопросительно посмотрела я
на неё. — Ты знаешь, от кого это может быть?
Петуния старалась сказать хоть
слово, но у неё так и не получилось, поэтому она махнула на меня
рукой и как-то поникше села за стол на кухне. Думаю, она бы
собралась с мыслями и вскоре начала говорить, но на кухню вошёл
дядя Вернон и поражённо пробасил:
— Что-то у нас тихо на кухне? Не
уж-то умер кто? — задал он вопрос с намёком на улыбку и даже
постучал руками по пузу, но, не встретив какой-либо реакции, сменил
взгляд на более серьёзный.
Естественно, первой подозреваемой во
«всякой чертовщине» стала я, и, что до прискорбия обидно, дядя был
абсолютно прав. Я как-то сломала тётю, спросив о письме. Но каково
же было моё удивление, когда дядя Вернон, встретившись с моими
непонимающими глазами, перевёл взгляд на письмо у меня в руках и
полностью повторил поведение тёти, рухнув всем своим немаленьким
весом на бедный стул напротив тёти.