– А Вы, Григорий, оказывается, юридический ригорист.
Вопреки нашим усилиям, процесс катился по наклонной. В конце концов даже мне этот фарс надоел.
– Ваша честь, у меня внепроцессуальное ходатайство.
В этом месте мой внутренний голос заорал: «Что ты делаешь?! Опомнись! Такой формы ходатайства нет в природе!» Судья была с ним согласна:
– Вы что хотите сказать, адвокат?
Адвокат, не показывая пальцем на монстра обвинения, ни к кому не обращаясь, сказал-выдохнул:
– Так нечестно.
Конечно, можно было бы присовокупить к этой фразе еще много чего. Про то, что судопроизводство давно уже обогнало по производительности и рентабельности любое другое производство в нашей стране. Про обвинительный уклон правосудия, про явно заказной характер дела, про машину по штамповке приговоров… Но адвокат произносить всего этого не стал. Поскольку sapienti sat[10].
Фразу предпочли счесть результатом переутомления, и процесс покатился дальше.
…Прокурор окончил читать обвинительное заключение. Государство в его лице просило четыре года колонии общего режима.
Адвокат встал и, понимая всю бессмысленность пламенного выступления, не устраивая «чемпионат по метанию бисера»[11], спросил судью:
– Ваша честь, вы помните, я внепроцессуальное ходатайство заявлял?
Служительница Фемиды неподдельно удивилась:
– И что?
– Учитывая его, прошу вас назначить наказание, минусуя один год.
Можно было попросить отнять два года, но санкция статьи начиналась с трех лет и такая просьба была бесперспективной.
Видимо, опешив от неожиданности, она пристально посмотрела на меня.
– Это вся ваша речь, адвокат?
– Да, уважаемый суд.
Смею утверждать, что «каменная маска»… нет, не улыбнулась, конечно, но скальные породы в районе губ разошлись, показывая расположение к смеху или хотя бы к доброжелательности.
Печально знаменитая жесткими приговорами судья, которая иногда давала сроки больше, чем установлено в Уголовном кодексе, назначила Марку наказание: три года лишения свободы.
Как принято говорить в тех местах, куда он отбыл: год не срок, два – урок, три – пустяк, пять – ништяк[12].
Находясь в изоляторе, а позже в колонии, Марк не оставил православной веры. Наоборот, воевал с администрацией по поводу времени для молебнов, посещений священников, но самым известным случаем стала встреча им своей первой Пасхи в неволе.