— Ну, ты же умный. Как-нибудь выкрутишься, — сказала она
уверенно и улыбнулась. Я тоже улыбнулся. При ней как-то не
получалось не улыбаться. И это было замечательно.
— Пошли, попросим у Альфреда попкорн, — решил я не зацикливаться
на проблемах и покатил коляску на выход из комнаты.
— Пошли. А что будем смотреть? — спросила она, зная, что я беру
попкорн, когда собираюсь смотреть какой-нибудь фильм.
— Не знаю. Есть идеи?
— Звездные войны? — спросила она, положив пальчик на губы, что
свидетельствовало о глубокой задумчивости.
— Почему бы и нет, — сказал я, подумав, что сейчас этот фильм
пойдет просто на ура.
И вот, не прошло и десяти минут, как вся наша компания уселась в
домашнем кинотеатре нашего поместья, хрумкая попкорн по рецепту
Альфреда, а на экране появились начальные титры «Новой надежды» под
музыку Джона Уильямса.
Мне шестнадцать лет. Прекрасный возраст, если подумать. Все,
кому за тридцать, кажутся стариками, а те кто младше даже на пару
лет, не достойными твоего внимания субъектами. Ну… Это в теории и
если ты нормальный подросток с нормальными подростковыми
проблемами.
На самом деле шестнадцать лет для меня было важным возрастом
потому, что я вступал в частичное совершеннолетие и теперь,
наконец-то, мог распоряжаться семейными активами, несмотря на то,
что реальное совершеннолетие в штате Нью-Йорк, где находится Готэм,
наступает аж в 21 год. А все благодаря чудному явлению, именуемому
англосаксонской правовой системой, где огромную роль играют
прецеденты. Если есть прецедент в виде закона или судебного
решения, то он может быть применен. Как не трудно догадаться, в
мрачной истории Готэма было немало прецедентов, когда по разным
причинам молодых парней вроде меня эмансипировали до
совершеннолетия. Так что судебное дело оказалось формальностью и в
свои 16 лет я стал совершеннолетним. Но алкоголь в магазинах мне не
будут продавать вплоть до 21 года. Такой вот интересный казус.
Хочешь ворочать миллиардами — милости просим, а купить пиво —
ни-ни, мелкий еще!
Впрочем, пиво я, по правде говоря, никогда особо и не любил. Да
и не нужно оно сейчас, когда я стал активно заниматься делами. Мера
эта была вынужденная, потому что Альфреду все сложнее и сложнее
было отбиваться от настойчивых просьб разных «друзей» семьи, вроде
передачи или продажи части активов под управления знающих и опытных
людей. Так что оказалось легче по быстрому провести мою
эмансипацию, нежели и дальше отбиваться от них.