Минут двадцать Лера беспрерывно перескакивала с войны на мир и обратно, щёлкая кнопочками. Пока дверь в очередной раз не ожила. На пороге возник вчерашний долговязый лакей. Интересно, а в этом их первобытном племени по какому признаку раздаются прозвища? До блеска лысый Пушкин принялся неуклюже выставлять на столик Лерин завтрак. Очевидно, не на такую работу он рассчитывал, когда нанимался в гангстеры. Она подавила в себе рефлекторный порыв плотнее стянуть рукой полы халата под шеей. Вместо этого, Новодворская томно (максимально, на сколько она могла), закатила глаза и помахала на себя ладошкой. Типа, ей жарко. Кто-то внутри Леры велел медленно согнуть левую ногу в колене, чтобы халат разошёлся, но не в приглашении, а, как бы, в намеке на лёгкий флирт.
«Новодворская, чё мы творим?» - вопила личность.
«Экспериментируем!» - ответила женщина и улыбнулась Пушкину.
Он застыл, глядя на Лерину голую коленку, как на вершину Фудзиямы в вишневом цвету. Сильная личность захотела выйти в окно. Женщина видела кое-где помарки и неточности в работе своей ученицы, но для первого раза признавала ее неплохой.
Лера поднялась с кровати и, пытаясь подражать кошкам, подплыла к столику.
«Переигрываем!» - шепнула женщина.
Лера оглядела сервировку. Центр натюрморта обозначался ярко-красной розой в небольшой вазочке.
- Новое блюдо в меню? - кивнула она на цветок. - Это чайная?
- Ч-что? - не понял тонкого юмора Пушкин.
- Это кофе? - она тыкнула пальчиком в кофейник, чем ещё больше озадачила слугу тьмы и откусила кусок круассана. - Налей, пожалуйста, в чашку, - прожужжала Лера с набитым ртом, - а то у меня рука правая после вчерашнего не поднимается.
«Знал бы ты, Пушкин, какой второй смысл у этой фразы!»
Лысый густо покраснел, как будто знал, и пыхтя, и внутренне сопротивляясь, выполнил указание арестантки.
- А почему «Пушкин»? - спросила она.
Холуй покраснел ещё гуще. «Что ж ты палишься-то так, мой друг? Ты на испытательном сроке у Графа, что ли?»
- А? А, я это… по-поэзией у-у-увлекаюсь.
- Стихи читаешь с выражением? - Лера тряхнула влажной после душа гривой. Но перестаралась - в шее что-то больно хрустнуло. Ее физические муки Пушкин понял в силу своей испорченности и облизнулся.
- Пишу, - буркнул он, сглотнув.
- И хорошие стихи? - Лера смерила его лисьим прищуром, прихлебывая из чашки.