Преследуют неудачи и дракон в придачу! - страница 20

Шрифт
Интервал


Марьюшка сначала пыталась уйти от разговора со мной. Но я не отступила. Мне нужно было разобраться в том, что вообще произошло. Кем являлся Вениамин Гаврилович? Можно ли с ним как-то бороться? Мне претила мысль, что он видит во мне простушку, которая готова выпрашивать его внимание и ждать его ласки. Пускай себе оставит! Обходилась как-то ранее и сейчас мне это добро без надобности.

Моя спутница старалась сделать вид, что резко лишилась слуха. Да и немой заодно заделалась. Я наседала, а она все больше закрывалась от меня. Может испугалась чего? Или гневалась на меня, что ее жизнь так резко изменилась. Раньше жила себе под защитой отца, а теперь то все, практически сама себе предоставлена оказалась. Да, я, конечно, собиралась за ней присматривать, но все равно была ей чужой, пришлой как она сама сказала.

Марьюшка весь первый день молчала. Перекусила сухой лепешкой, когда мы остановились на отдых, да запила простой водицей, что набрала с родника, который чудесным образом оказался рядом с местом привала.

Я тоже лепешку грызла. Мне после встречи с Вениамином Гавриловичем пироги да булки в рот не лезли. Хотелось бы похлебки какой наваристой, да в дорогу такую пищу не взять. Поэтому пришлось сухомяткой давиться.

Я немного прошлась по редкому лесочку. Бесцельно шла, просто чтобы голову немного прочистить. Хотелось разобраться в собственных чувствах и мыслях.

Злости не было. Но вот глухое отчаяние билось в глубине души. Вроде ничего плохого со мной не происходило. Я не голодала, не ночевала под открытым небом. Вообще была жива и спасибо за это высшим силам или что там мою душу в это тело принесло. Вот тут тоже вопрос возникал, а куда подевалась та, другая версия меня? Та, что жила в этом мире, была его частью, и пыталась прикрепиться к самому влиятельному мужчине в этой округе? Вопросы, на которые мне, очевидно, уже не получить ответов. Просто оставалось надеяться, что с ней было все в порядке, и она нашла свое новое место.

Марьюшка в итоге все же перестала меня чураться. Сначала несмело, а потом все более увлеченно стала описывать порядки, что у них заведены. Чтобы ее расшевелить всего — то и потребовалось напомнить о том, что я пришлая, не местная, как она сама меня охарактеризовала, когда первый раз на ладонь глянула.