Парковка показалась бесконечной.
И вроде до пешеходного перехода, за
которым уже виднелись курсирующие автобусы, оставалось чуть-чуть,
но для меня этот миг растянулся в бесконечность. И тут, где-то
сбоку послышался визг!
Я обернулась, едва не выронив пакеты.
Но выдохнула с облегчением: две девчонки, поскользнувшись на льду,
заливисто хохотали, пытаясь подняться. Похоже, обошлось.
Невольно качая головой, я фыркнула,
натягивая капюшон, и осторожно, глядя себе под ноги, ступила на
дорогу парковки, заметенную белой поземкой. На раздавшийся через
пять шагов повторный визг не обратила внимания, а зря.
Удар в бок оказался очень
болезненным!
Я даже не осознала, почему на миг
темнеющее небо и земля перемешались перед глазами. Затем последовал
еще один удар, и хруст... Жуткий, мерзкий, противный хруст моего
собственного тела. Хрустело плечо, бедро и, кажется, ребра. Было
больно, но еще сильнее кружилась голова. А еще почему-то стало
очень тепло под курткой.
Звуки доносились как сквозь вату в
ушах — кажется, снова кричали те девчонки. Но в этот раз
по-другому, как-то слишком тонко и отчаянно.
Я не понимала. Не понимала и не
осознавала, что произошло, до тех пор, пока земля и небо снова не
поменялись местами, и мужской голос почти проорал:
— Да не претворяйся, я тебя только
бампером задел чутка!
Бампер... бампер я увидела, да. С
трудом, но различила стоящий неподалеку черный джип с характерной
эмблемой. Чертов белый номер на темном фоне, забрызганный чем-то
алым, освещаемый светом фонаря, в белых искрах падающего снега.
Умирать было больно.
Я всё видела, как в тумане, но
слышала четко. И вряд ли осознавала. Всё смешалось в смазанную
картинку из криков, стонов и плача, разговоров, охов и далеких
сирен скорой помощи. Шум собравшейся толпы, дикие маты мужика, меня
сбившего. Я не видела, да и не запомнила его лица.
В памяти навсегда отпечатался только
запах его перегара.
Когда сознание, наконец, померкло,
мыслей уже не было...
Как и потом, когда я очнулась.
Было всё так же тяжело, больно, а еще
почему-то пусто. И вокруг снова были люди, которые снова о чем-то
говорили. Но теперь я их речь разобрать почему-то не могла.
Как и не узнавала самих людей вокруг.
Они были... странными?
Я достаточно общалась с иностранцами,
чтобы их угадать где угодно и когда угодно. И теперь, лежа на
теплом, почему-то, камне, с удивлением слышала и незнакомый язык, и
легко отличала непривычную взгляду одежду.