– Нет ощущения, что это должно происходить по-другому? – издевательски спросило Айзе.
Пострадавшего отпустили. Удерживать его более не было надобности: мертвые не сопротивляются. Только неконтролируемо подергиваются в последних судорогах, но это можно как-нибудь пережить.
– Неловко получил-сь… – почесало затылок И́но.
– Как ты еще не умерло от неловкости. – мрачно хмыкнуло Айзе. – Просто признайте, что это фиговый стартап, и прекратите перевыполнять план больницы по похоронам.
– Да ано бы все равно да канца квартала не дажииило. – отмахнулось Ати́лла.
– Какая те вообще разница? Заплатили и радуйся. – поддержало его Ино.
– Ну интересно же! – возмутилось Айзе. – Еще три трупа назад у этой идеи был шанс.
– И все еще есть.
Айзе покачало головой.
– Нет, ребята. Извините, но мне «качели» достаются не так легко, чтобы раздавать их вот так, в никуда – у меня на них очередь. Да и вам скоро станет не на что закупаться.
Оба провинившихся изрядно занервничали, но не стали спорить: с одной стороны, с поставщиком наркотиков дискуссии никогда не прокатывали, а с другой – все-таки немного беспокоила собственная совесть.
– Кроме того, – безжалостно добавило Айзе. – неровен час, и правда в полицию пойдете. Ну вас к черту.
С этими словами, неловко распутывая скомканные в кулаке наушники, оно развернулось и быстрым шагом покинуло подвал.
И без того есть чем заняться.
В коридорах психиатрички было мёрзленько. Несмотря на то, что высоко под потолком краска облупилась от постоянной легкой сырости, стены казались белоопрятными, как в квартире аккуратной польской пани. Айзе хмурилось и жало плечами в попытке защититься от промозглого воздуха, но плоть все равно покалывало словно бы изнутри. Остановившись ненадолго посреди коридора, оно прикрыло глаза, сосредоточилось и естественным движением мысли нарастило во всех уязвимых местах плотную жировую прослойку.
Кожа плотно натянулась и слегка пошла стриями. Айзе сильно мягко выдохнуло, и растяжки сгладились. Что ж, в ходе трансформации его тело все равно изрядно потеряло в привлекательности, дело ясное, но ведь измениться обратно – секунда дела, а меж тем жить в нем стало чуточку теплее и уютнее.
Вдруг из-за угла раздался крик:
НЕ ХОЧУ НИКОГДА БЫТЬ ДЕВЧОНКОЙ.
Именно так это и прозвучало: капслоком и с точкой, как если бы невидимый оратор не вопил, не утверждал, не доказывал и не выплевывал свой странный тезис из глубины души, а просто очень громко сообщал его окружающим. Причем, возможно, под своей аудиторией подразумевал в основном прохожих в разбитом вокруг больнице парке. Окна были открыты; оттуда в сырую стылость растекался горячий майский запах. Снаружи было слышно каждое слово, сказанное внутри.