Разумеется, власти были вынуждены принимать решительные меры против каннибализма. Военные трибуналы приговаривали каннибалов, как правило, к высшей мере без права обжалования, с конфискацией имущества. Приговоры сразу же приводились в исполнение. За употребление в пищу человеческого мяса было арестовано в декабре 1941 года 43 человека, в январе 1942 года – 366, в феврале – 612, в марте – 399, в апреле – 300, в мае – 236, в июне – 56. С июля по декабрь было взято с поличным только 30 людоедов. По свидетельству очевидцев, блокадный Ленинград превратился в свалку грязи и покойников. Не ходили трамваи, не работали предприятия, не было топлива и света. Но страшнее всего был голод.
К 20 ноября 1942 года толщина льда на Ладожском озере достигла 180 миллиметров. На льду появились первые конные обозы. На следующий день было доставлено 52 тонны продовольствия. Ввиду хрупкости льда на двухтонные грузовики укладывали только по два-три мешка с продовольствием. Но даже при такой осторожности несколько машин утонуло. Впоследствии к грузовикам стали прикреплять сани, что давало возможность уменьшить давление на лёд и увеличить количество перевозимого груза. И хотя Дорога Жизни находилась под особым контролем, некоторые водители под предлогом аварийных ситуаций умудрялись сворачивать с пути, отсыпали несколько килограммов, и вновь зашивали мешки. Таким образом, на пунктах приёма продуктов факты хищений не были обнаружены. Однако, если факт кражи был доказан, водитель представал перед военным трибуналом, который, как правило, выносил смертный приговор.
Закрытый автомобиль с арестантом подъезжал непосредственно к месту расстрела. Напротив выстраивалось десять стрелков. Председатель трибунала зачитывал приговор. Затем приговорённому к смертной казни отдавали приказ встать на колени, а стрелкам подавали команду: «Огонь!» Звучал залп из 10 выстрелов, после чего расстрелянный падал лицом в снег. Комендант делал контрольный выстрел в затылок. Труп грузили в машину и увозили к месту захоронения.
В августе 1941 года число изъятых военной цензурой писем составило 1,6%, а в декабре количество корреспонденций с «отрицательным настроением» достигло 20%. поэтому правду о действительном положении в блокадном Ленинграде родственники не знали. Впрочем, достаточно хорошо изучались и письма с фронта.