дырокола. Для этого я попросил Волконских доставить сюда
несколько Одаренных нелюдей, приговоренных к смертной казни за
самые жуткие преступления. Тип, досье которого мы сейчас прочитаем
– серийный насильник и уби-…
- Дальше можешь не продолжать… –
перебила меня японка, перевернула первый лист, внимательно
прочитала краткую справку о доказанных деяниях некоего Вощинина
Демьяна Олеговича, затем пролистала фотоотчеты с мест преступлений,
по три-четыре секунды вглядывалась в лица первых нескольких жертв
этого урода, затем вернулась в начало досье, нашла его фото,

прикрыла глаза и глухо спросила: - Он
тут?
- Да.
- Раз «поводырь», значит, этот
ублюдок – под программой Стрешнева?
- Под одним-единственным запре-…
- Отлично!!! – сообразив, о каком
запрете идет речь, хищно оскалилась она и мигом оказалась на ногах.
А когда встал я, замерла в поклоне сайкэйрэй и попросила ее не
страховать.
Логика этой просьбы была понятна, но
разница в восемь ступеней между ученицей-«пятеркой» и
мастером-«единичкой» откровенно пугала. Янке или Эиру я бы точно
отказал. А «онна-бугэйсе» не смог. Вернее, как-то понял, что ей
нельзя показывать даже свои сомнения, поэтому взял девушку за
плечи, заставил выпрямиться, поймал взгляд, в котором клубилась
лютая ярость, и вложил в голос всю уверенность, какую смог в себе
найти:
- Он нелюдь. А ты – меч, несущий
Воздаяние…
- Твой меч, мой господин! –
уточнила она, дождалась подтверждающего кивка и словно
заледенела.
Тут сам собой включился «резонанс» с
ее энергетикой, и я, уже ЗНАЯ, что Наоки поймала нужное состояние
души, спокойно развернулся на месте, первым вышел из комнаты,
пересек ее по диагонали, открыл дверь в соседнее помещение и замер
в неподвижности. А когда увидел лицо японки, понял, что она уже
там, в небольшом спортивном зальчике, оборудованном, как потом
выяснилось, весьма неплохой артефактной защитой. Вот и пропустил
мимо. Молча. А когда девушка переступила через порог,
собственноручно вернул на место массивную створку, заблокировал
замок и переместился к стене, перед которой стояли Архимаги.
Стрешнев, явно настраивавшийся на
совсем другой расклад, ощутимо напрягся, начал, было, высказывать
мне свое «фи», но Валентина Алексеевна прервала его монолог на
первом же слове:
- Яш, не бузи: Лют ничего не делает
просто так!