– Буля, ты ли это? Сто лет тебя не видел!
– Я тебя тоже.
– Равиль…
– Да?
– Быть ли нам опять чемпионами?
– Я не пророк Мухаммед, но думаю…
Вчерашний чемпион, а сегодня волей судьбы журналист быстро привык к новой форме общения, к вопросам по поводу и без и отвечает на них с пониманием, не отмахиваясь, как от назойливых мух, но и не распинаясь, дифференцированно, так сказать.
Его служебная комната (не будем называть её кабинетом) – последняя по коридору редакции. И за семь вёрст до неё Булатова предупредили, что его там ждут. Чинарик предупредил – заместитель главного редактора, плюгавый, раненько облысевший молодой человек. Сказал он это с ехидцей и в то же время с каким-то панибратским пониманием:
– Такую красавицу, Булатыч, заставляешь себя ждать!
«Кто бы это мог быть? – подумал Булатов. – Ни с кем, вроде бы, не договаривался…» И увидел выступившую из овального закутка, где были пара кресел и журнальный столик для посетителей, и в самом деле красавицу, с рассыпанными по пышной, тёмной шубе белокурыми, вьющимися волосами.
Она серьёзно посмотрела ему в глаза и, перестав перебирать тонкими, музыкальными пальчиками вязаный крупными петлями шарф на груди, неожиданно открыто, по-свойски улыбнулась:
– Это вы, значит?
– Да, значит, я, – протяжно промычал Булатов, лихорадочно соображая: «Где же её видел?»
– Ах, да! – хлопнул себя по лбу. – Это вы?!
Она вовсе рассмеялась, журчаще и серебристо, будто ручеёк из-под талого снега пробился, не умея скрыть при этом ровного ряда сахарных зубок.
Теперь и он узнал её. Это была та, с кем он неделю назад познакомился на городском катке, в парке, который жил своей шумной, весёлой жизнью неподалеку от его дома. Только волосы у неё тогда были аккуратно приглажены и заткнуты под вязаную шапочку, да ещё, естественно, этой пышной, вернее, косматой, неизвестной породы шубы на ней не было, а была простенькая для нынешних цветастых времён курточка. И была она тоньше, миниатюрнее, а точнее – меньше, младше, совсем девочка, школьница…