Остальные двое молчат, а я не спешу завязывать знакомство. Да, у меня старомодное воспитание, и я считаю, что мужчины должны здороваться первыми. Подхожу к подоконнику и опираюсь бедрами о крашеную в сто слоев батарею под ней. Бабай перестает шипеть, стоит мне оказаться в зоне его видимости.
— Долгоооо, — стонет тем временем загорелый брюнет в зауженных джинсах и кипенно-белых кроссовках, не обращая внимания на только что прибывшую меня. Он красавчик и знает об этом — уж очень у него самодовольная рожа. — Сколько можно? Я жрать хочу.
Он обращается к третьему типу, но тот не отвечает, а откровенно пялится… на меня. Отвечаю ему наглым взглядом, мол, чего вылупился? Он высокий, с брюнетом они примерно одного роста, но этот пошире в плечах и не такой смазливый. У него русые волосы с рыжиной и все лицо в веснушках. А еще на нем светло-голубые, каким-то чудом не помявшиеся в поезде джинсы, начищенные до блеска ботинки, а под распахнутой кожаной курткой белоснежная футболка с ярким принтом. Не пойму, что там нарисовано? Майк Вазовски, что ли?
В ответ на мой хмурый недружелюбный взгляд любитель одноглазых монстров отвечает мне широкой улыбкой. Зубы у него как в рекламе зубной пасты. Не бывает таких белых зубов от природы. Виниры, что ли? Ясно, мажорик. Вон и часики из-под рукава торчат соответствующие. Давно хочу себе хорошие часы, вечно обращаю на них внимание.
Тем временем, не получив ответа на свое нытье, темноволосый оборачивается к белозубому, а затем и ко мне, прослеживая, куда тот пялится. А он, едрить его налево, все еще пялится.
Теперь парни пялятся вдвоем. Мне, может, сплясать? Так я вроде не нанималась в мартышки, а мы не на арене.
Темненький пробегает взглядом по моей фигуре с головы до пят и, не стесняясь, кривится. Толкает мажорика в плечо.
— Не грусти, бро, наверняка там будут и нормальные тёлки.
У меня аж дар речи пропадает от такой наглости. А в светлых глазах того, с веснушками, откровенный смех.
— Ты страх потерял, что ли? — выпаливаю, обретя способность говорить. И тут слышу треск: на плиточном полу прямо от моих ботинок появляется трещина и бежит в сторону обидчика. Как?! Я же ничего не делала!
— Ты чего творишь, дура?! — взвизгивает голодный тёлкоценитель и отскакивает в сторону.
А я, как завороженная, смотрю на только что созданный мною раскол в полу. Реутов же предупреждал, что дар открылся, надо поменьше нервничать, а то могу ненароком кирпич уронить кому-нибудь на голову. Черт-черт-черт.