Борис Юрьевич продолжает вещать о таинственном резерве, который лично я понимаю, как некий «мешок», вместилище, куда можно вобрать энергию вселенной и швырнуть обратно для каких-то магманипуляций. Мой привыкший к реальности мозг пока не способен все это постичь: резервы, энергетические каналы и прочее. В то же время я помню утро, когда умерла бабушка. Реутов сказал, что энергии из мира я в себя вобрала — дай боже, а та срикошетила, и случился локальный трындец. Тогда, получается, резерв у меня и так приличный? И не надо его «тянуть», как мышцу? Зачем мне столько-то, если и неразвитого хватило, чтобы разнести квартиру и едва ли не угробить всех жильцов нашей многоэтажки?
Эх, знать бы, кто тогда явился меня спасать; расспросить. Сергей Вениаминович сказал, что подобные дела мигом засекречиваются, и попытки что-то разузнать — заранее дохлый номер. А жаль. Может, тот человек сказал бы, что все было не так страшно, как мне показалось. Да, вентили с батарей послетали, но может, землетрясение мне почудилось? Хорошо бы. Как-то не хочется быть возможным источником апокалипсиса.
— О чем мечтаешь? — толкает меня в плечо пристроившийся рядом Русик; заметил, что я положила ручку и витаю в собственных мыслях.
— Глобалю, — отвечаю честно.
Руслан — тот еще человек-позитив. Никак не пойму, зачем ему приперло со мной дружить. Я и дружба — понятия несовместимые. Не тянет меня делиться мыслями с окружающими. Рус же, наоборот, — классический экстраверт. Проблема в том, что он никак не поймет, что не все остальные такие же.
Вот и сейчас мой краткий обтекаемый ответ не намекает ему на то, что я не жажду общения.
— У меня сегодня встреча с Князевым, — делится, склонив голову к моему плечу.
Еле сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. Личное пространство — мое все. То, что я тогда рыдала на груди незнакомца в кожаной куртке, было нонсенсом во всех отношениях — посторонним меня лучше не трогать.
— Удачи, — опять пытаюсь продемонстрировать соседу по столу, что краткость — сестра таланта.
И снова терплю фиаско.
— Уже почти все были у директора на беседе, — продолжает, и не думая отстраняться. Мне хочется пересесть. К тому же Русик сегодня вылил на себя полбутылки какого-то резкого одеколона, и у меня уже свербит в носу от этого запаха. Это карма, точно! За то, что тогда соврала Холостову, будто у его парфюма неприятный аромат. Как бы намекнуть нашему старосте поделиться с Русланом запасами?