– Мне пойти с тобой? – спросила Гелла.
– Нет.
Ксанафия не любила “фальшивых людей”, как она высказалась о
перевертышах.
Я проследовал вдоль золотистой нити. Она снова вела мне вглубь
храма. Приходилось переступать трещины и стараться не
поскользнуться на лужах, в которые превратились воины ордена.
Размотало их, конечно, знатно. Я специально пригляделся к одной
такой лужице. Ни одного крупного осколка. Никаких костей, обломков
оружия или обрывков. Снаряжение перемололо в металлическую пыль. От
костей и одежды осталась биомасса, перемешанная с кровью. Вскоре
все это высохнет. А потом ветер постепенно разнесет пыль по
бесплодным пустошам и жалким рощицам еле живых деревьев. Так
закончила свой путь великая армия. Куда же заведет мой путь, и в
каком агрегатном состоянии я окажусь в конце концов? Посмотрим.
Нить привела меня в небольшую комнату, ранее сокрытую стенами
храма. Это место не затронуло религиозное рвение плакальщиков.
Никаких лент и рисунков. Лишь белые плиты со следами выцветшей
краски и несколько статуй, расколотых, наверное, когда храм трясло.
Ксанафия не стала наводить здесь порядок. Лишь избавилась от пыли.
Однако себя она в порядок привела. Аккуратно зачесанные назад
волосы перехватил тонкий серебристый обруч. Одеяние тоже
изменилось. Оно больше не походило на облегающий комбинезон. Это
было нечто среднее между платьем и мантией в черно-белой гамме.
– Вы звали, я пришел.
– Только не надо называть меня на “вы”. Ухо режет. Я пусть и
проспала сотни лет, но чувствую себя не старше тебя.
Старше? Дело только в этом? Даже странно. Я думал она будет
больше апеллировать к своей власти чем к возрасту. Ну что ж. На ты
так на ты.
– И сколько тебе лет? – спросил я. – Если не считать период
сна.
– Дай-ка вспомнить… Двадцать семь.
Удивлен. Думал, ей лет сто минимум.
– Человеческое время странная штука, – продолжала колдунья. –
Когда я только училась, то смотрела на тех, кто пересек черту в
триста или пять сотен лет как на особых существ. А они оказались
обычными людьми. Местами мудрее, местами даже наивнее.
В голове роилось столько вопросов, что их навязчивый щебет даже
временно заглушил мое горе. Вот она. Сидит прямо передо мной -
живой свидетель минувшей эпохи. Не Скейл, чьи мозги заржавели за
тысячу лет. Свеженькая. Прямо из холодильника.