Мой бывший никогда не умел резать тонкие кусочки, у него всегда получались ломти. Вот и сейчас он откромсал несколько кусков сыра, заставив меня грустно улыбнуться.
— Можно, я нарежу?
Макар молча оставляет нож и просто отходит в сторону. Я начинаю резать тонкие ломтики, а в это время Машка принимается петь. Для нашей старшей дочери хорошо петь — это значит петь громко, при этом у неё тяга к драматическим песням с надрывом, в итоге получается немного смешно. Она где-то понабралась взрослых песен и поет об умирающей любви. Даже позу выбрала довольно трагическую, но выступает таким дурным голосом, что улыбку сдержать невозможно.
Макар садится на стул, подхватывает бегущую Дашку, усаживая рядом, помогает ей с едой. И когда Машка выходит на второй виток своей драмы, он не может сдержать смешок. Я любуюсь ими. Макар нарезает для Дашки кусочки мяса, а старшая становится за его спиной и, приобняв отца, завершает свою песню ещё громче. Глупо улыбаюсь, режу сыр, не глядя, и, полоснув острым ножом по пальцу, морщусь от боли.
— Мама, у тебя кровь! — вскрикивают девочки одновременно.
Макар встает со стула и молча достает свою аптечку в пластиковой коробке. Он всегда считал, что дома должен быть определённый набор лекарств. В детстве его старший брат очень сильно поранился и маленький Макар спас его, потому что вовремя перевязал рану и наложил жгут. У него на этом пунктик. Мне кажется, он мог бы стать врачом. Но сейчас он мне не помогает, даже не открывает свой ящичек с лекарствами, просто ставит его передо мной и отходит в сторону.
— Спасибо, — тихо благодарю я.
Девочки причитают, охая и переживая, а Макар полностью игнорирует ситуацию, возвращаясь к ужину.
Я лью на палец перекись, но справиться с пластырем у меня не получается. Первой посодействовать вызывается Машка, но вместо помощи она портит три пластыря, потому что распечатывает их неправильно. Они слипаются. Дальше левой рукой помогает сползшая со стула и жутко переживающая, что из матери вытечет вся кровь, Дашка.
— Пустите, — не выдерживает Макар и, положив вилку, обходит стол.
Он берет мою руку в свои ладони, и я непроизвольно прикрываю глаза от удовольствия, внутри вспыхивает пожар. Он всегда обо мне заботился: доставал занозы, дул на обожжённый палец. Я уверена, мне это будет сниться. Его близость, то, как он нечаянно касается меня плечом. Он стал такой огромный, крупный во всех смыслах, всё бы отдала, чтобы забраться к нему на колени и, положив голову на эту каменную грудь, уснуть в его объятиях, окунуться в его запах, просто обнимать двумя руками и дышать с ним одним воздухом. Я скучаю по его губам, после него меня никто не целовал. Они у Макара особенные, немного сухие, но от того только приятнее. Сердце щемит от любви.