С одной из невысоких пристроек
выбежало трое. Матросы — кто-то из обслуживающего персонала.
Устремились к двум перекошенным спасательным шлюпкам. Персиваль
ощерился — не желал тратить время на безоружных, но знал, что не
должен позволить им уйти.
— Убейте их! — скомандовал он, и мимо
него рванули пятеро бойцов в сине-золотых мундирах.
Мечи вновь взметнулись в воздух,
разрезая мглу. Послышались крики. Они давно не пугали Персиваля. Он
привык к ним. Сделал их частью себя.
Вдруг Персиваль встрепенулся. Увидел
ещё одну группу людей. Небольшой отряд, вооружённый мушкетами и
короткими кортиками, пробирался от капитанской рубки к спасательным
шлюпкам. Разношёрстный отряд: гребцы в лохмотьях, техники в рабочих
комбинезонах, даже две девицы в пышных платьях, которые им теперь
приходилось приподнимать. Боги, даже сейчас — на пороге смерти —
они боялись испачкать подолы. Однако рядом с ними были и офицеры, а
также, похоже, капитан.
Персиваль двинулся в их сторону,
оттолкнув одного врага в зелёном и проткнув грудь второму. Но
кто-то схватил его за плечо, и Персиваль, оскалившись,
развернулся.
— Они мои! — крикнул ему подполковник
Орсел. — Мы зачистим рубку. Займись теми, кто поднимается с нижних
палуб!
Персивалю потребовалось мгновение,
чтобы осознать приказ. Сперва он ощутил, будто у него только что
забрали заслуженную добычу. Вырвали кость из зубов. Он видел перед
собой капитана торгового судна. Надеялся взглянуть ему в лицо.
Убедиться, что он знает, кто нанёс ему поражение.
Однако, как говорил его отец, не
всегда можно получить то, что желаешь. А Персиваль привык слушать
отца. И привык выполнять приказы.
Он добил последнего оставшегося рядом
врага. Обернулся и успел остановить Графа, который вылез чуть
вперёд и едва не бросился вслед за подполковником и его группой.
Нашёл взглядом подъём с нижних палуб, и увидел морпехов,
закрепившихся возле кормы по левому борту. Указал своему отряду
направление, но всё равно пожелал остаться первым.
Где-то за спиной громыхнул выстрел.
Как раз в ту секунду, когда сам Персиваль врезался в толпу, ломая
строй. Топор впился во что-то жёсткое, похоже попал в кость, и
потребовалось усилие, чтобы освободить его. Удар, ещё удар —
Персиваль вновь закружился в танце. В нём было величие. Было
изящество. Они, а ещё... смерть.