– Чем
раньше, тем лучше, – опасливо покосился он на меня.
– Удобно
вам будет, если я буду подвозить материалы по мере написания?
Допустим, в два-три приёма. Или лучше всё одним скопом привезти?
Назначите мне крайний срок, допустим, за три дня.
– Даже не
знаю, – откинулся он в кресле, задумчиво глядя на меня. – Думаю,
можно частями. Мы свободнее будем в выборе времени, когда твоим
докладом заняться.
– Вот, у
меня уже есть кое-какие наработки, – достал я ту часть, что написал
вручную. То, что под копирку, отдам Воронцову. Пархоменко бегло
просмотрел мои листки. – Думаю, что на следующей неделе ещё привезу
столько же. Если вам в пятницу уже надо передать мой доклад наверх,
то какой у меня крайний день?
– Среда, –
отрезал он. – А почему ты по отдельным листам изобретения
расписал?
– Они из
разных областей знаний, так будет удобнее распределять их по
направлениям для более детальной профессиональной
оценки.
– Хорошо,
мы также сделаем.
– Спасибо.
Значит, в следующую среду я у вас.
Он кивнул,
протянул мне руку, и я покинул его кабинет.
– До
свидания, – улыбнулся я секретарше. В ответ получил кивок и
вымученную улыбку и вышел в коридор.
Только тут
я понял, что не знаю, где находится комиссия по промышленности.
Пришлось спуститься сначала в Комитет по миру.
***
Пархоменко
посмотрел на закрывшуюся за посетителем дверь. Каков наглец этот
Ивлев… Теперь, получается, он еще и должен обеспечить ему
распечатку его черновиков? Но ведь не поставишь же его на место –
небось, тут же последует звонок от Межуева, что его протеже снова
мешают работать. И если этот звонок снова будет адресован зампреду
Верховного Совета, то в этом кабинете может освободиться
кресло.
Ну его…
придется все сделать в лучшем виде. Для Политбюро все же делается,
если Межуев не обманул. Хотя, Пархоменко не мог себе представить,
чтобы кто-то решился впустую трепать языком про Политбюро, если на
самом деле это совсем не так… Нет, точно не обманул, за каким-то
лешим там востребована писанина этот пацана, у которого молоко на
губах не обсохло…
***
Марк
Анатольевич в этот раз был не один. Из-за закрытой двери во второй
кабинет, на которой красовалась табличка «Глава Советского Комитета
защиты мира», послышался заразительный хохот и продолжение
какого-то весёлого монолога, кто-то разговаривал по
телефону.