— Зато будем живы.
— А чего делать-то?
— Давай болтать.
— О чем?
— О жизни, — вздохнула Вика, — Есть какие-нибудь веселые
истории?
В дверь кто-то поскребся.
— Тетенька, откройте, — послышался жалобный детский голосок. —
Мне холодно.
— Ну, классика жанра, — хмыкнула Виктория. — Никакой фантазии.
Явно у них тут отсутствует электричество, то бы телевизор смотрели,
знали бы, что это уже избитый прием.
— Мне холодно, — заплакало дите за дверью.
— А может там действительно ребенок?
— Валя, ну ты современная девушка или ты ужастики не любишь? Это
же классика жанра, — фыркнула Вика. — Мальчик, иди домой, тебя дома
ждут. Я в органы опеки на твоих родителей пожалуюсь, их в тюрьму
посадят, а тебя в детдом сдадут, — грубо ответила она.
— У меня нет родителей, я сирота, — ревел малыш за дверью.
— Блин, у меня сердце разрывается, — сказала Валя.
— Молитвы какие-нибудь знаешь? Молись.
— Аббадон, ты чего там дрыхнешь, когда такое происходит? —
удивилась Валя.
— Наверно, этот кто-то находится далеко от двери. Вот твой кот и
молчит. Хотят, чтобы мы открылись.
— Мало ли что они хотят. Слушай, а вот интересно этой часовней
когда последний раз пользовались? — полюбопытствовала Валюшка.
За дверью продолжал плакать ребенок.
— Да фиг его знает, — пожала плечами Вика. — Хотя, ей наверно,
пользуются периодически. Дверь хоть и старая, но открылась легко,
даже не заскрипела. Замок я тоже быстро разобрала.
Она подхватила фонарь и стала осматривать стены часовни.
— Смотри-ка тут еще и иконы стоят.
— Не стоят, а на стене написаны. Их вон кто-то пытался
испортить, все лица исчирканы и исцарапаны. Гвоздем что ли?
— Не гвоздем, а когтями, — внимательно присмотрелась Вика. — А
вот эта стоит, как новенькая.
Она взяла в руки икону с полки и стала рассматривать. На нее
злобно смотрел какой-то бородатый мужчина и недобро усмехался.
— Гадость какая, — взвизгнула Валя и выбила из рук подруги
икону.
— Не поняла, — удивилась Вика.
— Ты разве не чувствуешь, от нее такая чернота идет, холод, аж
мороз по коже прошелся.
Икона улетела на пол.
— Давай ее сожжем, — предложила Вика.
— Я тебе точно голову тогда оторву и сердце твое сожру, —
детский голосок за дверью перешел в густой мужской бас.
Аббадон встал в стойку, вздыбил шерсть на спине и завыл, как
пожарная сирена.
— Я сама сожру твое черное сердце, — ощерилась Вика и со всего
размаха наступила на икону ногой.