Глава пятнадцатая
Полная луна лениво плыла по звездно-черному небосклону, озаряя
спящие деревья мертвенным зловещим светом. Откуда-то издалека — от
подножья Священных гор — тоскливо запел свою песню одинокий койот.
Эхом отозвался филин, гулко ухая на темной стороне опушки. Ночной
лес жил своей жизнью и каждым шорохом, каждым шелестом листвы или
треснувшей веткой рассказывал о своих обитателях. Рассказывал тем,
кто умел слушать. Тем, чьи предки с незапамятных времен обитали на
этих землях.
Вот пискнул жирный заяц, едва успевший скинуть летнюю шкуру. Не
помогло. Острые когти ночной хищницы разорвали пушистый мех и
вонзились в трепыхающееся в предсмертной судороге тельце.
Неслышимый для неискушенного уха полет сменился шумными взмахами
крыльев.
С добычей тебя, сестра!
А вот сосна заскрипела в безветренном безмолвии, испуганно качая
вершиной и осыпая подтаявший у корней снег колючими иголками.
Медведь. Трется бурой мохнатой спиной о шершавый ствол, оставляя
хозяйскую метку. Чужак, заблудший во владения, примерит на себя
отметину и задумается: убраться ли восвояси или дерзнуть, бросая
вызов.
Удачи в бою тебе, брат!
А это сойка, роняя перья, всколыхнула ветви столетнего тиса и
черной букашкой промелькнула на фоне бледно-желтого диска.
Мелькнула, оглашая округу истошной трескотней и радуясь счастливому
спасению. Молодая ласка, обиженно фыркнув, раздраженно чиркнула
коготками по стволу, досадуя на промах.
Удачной охоты, сестра! Ночь только началась.
Седой Вепрь, верховный вождь племен лакота-сиу, невесело
усмехнулся, помешивая деревянной ложкой густое мутное варево,
кипящее в закопченном котелке на мерцающих в ночи углях костра.
Ночь только началась. И каким будет утро, знает только Великий
Маниту. И неизвестно, даст ли он ответ на вопрос, мучивший вождя с
того самого дня, когда в племя вернулся Сидящий Медведь.
Мягким шагом крадущейся кошки, выдавая себя лишь свистящим
дыханием, к костру подошла старуха Ийзека — старейшая жрица племен
сиу. Закутанная с ног до головы в цветастое пончо — только
крючковатый нос торчит наружу — старуха молча присела на веками
отполированное бревно. Теплое дерево, испещренное загадочными
рунами, надежно хранило тайны не одного совета старейшин.
Жрица присела, протянув к редким язычкам пламени морщинистые
руки. Несколько минут царила тишина.