При словах – «умом скудная» – Ирина Викторовна поморщилась. Так ей и муж покойный несколько раз говаривал. Особенно, когда рыжую свою завёл. Уж потом, после смерти, поняла Ирина Викторовна, что насмехался он. Да как бы она могла подумать-то так худо про него?! Чай, не чужой человек, считай – жизнь бок о бок прожили. Не мальчик уже был… Из всего, что было – вот эта вот насмешка, пожалуй, и была самой непростительной. Пусть она и наивная, и даже доверчивая дурочка в чём-то, а смеяться и пользоваться таким – мерзко. Предательство это, вот что. Только сейчас, находясь неясно где и ещё не слишком понимая, как тут выживать, она вдруг ощутила, как ворохнулась в груди жгучая… Нет, не обида. Горечь… И понимание, что не стоил её забот покойный Андрей. Первый раз так подумала и испугалась…
На самом деле, очень страшно в конце жизни осознать, что всю её, эту самую жизнь, ты принесла на алтарь человеку, который тобой просто пользовался. Мысль эту Ирина Викторовна попыталась отогнать подальше, но преуспела в этом не слишком. Вцепившись клещом, она всплывала поверх всех остальных, гораздо более нужных и важных сейчас – «Как выжить в этом непонятном мире?», «Как не обнаружить своё незнание самых простых вещей?», «Как вообще такое могло получиться?!». Машинально махнув рукой Питеру, чтобы помолчал, Ирина Викторовна расплакалась…
Расплакалась так, как на похоронах мужа не рыдала…
Растерянный Питер, вскочив с табуретки, неловко топтался рядом, боясь коснуться руки – не дай бог, госпожа оскорбится! Что делать с рыдающей девушкой, он не знал совершенно. А потом вспомнил, как поучал старшего брата отец, когда его дочка мельника отшила:
— Баба, сынок, хоть какая, а всегда про красоту свою помнит. Ежели ты ей, скажем там, колечко подаришь, то она, конечно, посмотрит на тебя благосклонно. Только в другой раз уже серёжки потребует! Так что лучше и не начинай, дурное это дело! И то сказать, она селянка простая. Ей за счастье должно быть, что на неё рыцарский сын посмотрел, а она – кочевряжится. Ищи другую, пусть сама тебе в глаза заглядывает. А ты только говори, какая она раскрасавица, да как ты на неё любуешься всегда. Тут-то ни одна не устоит!
— Госпожа Ирэн, у вас вон и глаза уже покраснели! Этак вы от слёз подурнеете совсем. Посмотрели бы сейчас на себя!