- Бабуль, надо вернуть человека обратно, пока стража Люцифера не добралась до нее. – Пропищал Герман с волнением, заметно побаиваясь свою бабулю.
Если Герман боится ее, то я-то уж подавно. Чувствую, без еще одной порции волшебного успокоительного мне не осилить разговор с этой злобной престарелой колдуньей.
На улице стало темнеть, будто невидимое глазу солнце стало уходить за горизонт.
Ночь в аду – это что-то ужасное и зловещее, тем более, когда вокруг тебя орудует банда нечисти. Но мне бояться нечего, ведь рядом со мной находится самый настоящий черт и его бабушка – злобная колдунья.
Герман снова развел огонь, унес вглубь пещеры свой котелок и треногу, после чего мы втроем разместились возле костра, и, словно в пионерском лагере, бабуля начала рассказывать ужасы перед сном:
- Что тебе известно о Люцифере?
- Он демон. – Отвечаю с волнением в голосе, будто нахожусь на экзамене.
Ведьма смотрит на меня, молчит, видимо ждет, что я продолжу. А мне и сказать-то больше нечего.
- Ну? – требовательно смотрит, так и не дождавшись от меня продолжения.
- Я больше ничего о нем не знаю. – Признаюсь, пожимая плечами.
Ведьма и Герман смотрят на меня удивленно.
- Вот безграмотное существо. – Сморщившись, пробубнила себе под нос ведьма. – И чему вас только на Земле учат?
- До того, как попасть сюда, я вообще не верила в существование ада. – Продолжаю шокировать нечисть своими признаниями. – А о Люцифере у нас говорят, как о вымышленном, не существовавшем в мире персонаже.
- Не дай Сатана услышать Люциферу твои слова. – Сплюнула ведьма в сторону, после чего с явным испугом на лице дотронулась до переднего зуба.
Смотрю на нее и не понимаю, что она делает.
И Герман проделал то же самое.
- Ритуальный жест, отгоняющий от нас гнева Сатаны. – Объяснил Герман, не дожидаясь, пока я сама спрошу об этом.
- А мы крестимся. – Я уже подняла руку ко лбу, хотела продемонстрировать им, как именно мы это делаем, как вдруг:
- Не смей! – заорала ведьма и словно ошпаренная отскочила от меня на метр. – Превращу в крысу и съем! – пригрозила она, вытянув вперед свой длинный, костлявый указательный палец.
Почему-то я ей верю. Опускаю руку.
- Не делай так больше. – Произнес Герман побелевшим рылом.
Теперь ясно, отчего его пятачок меняет цвет. При испуге или сильнейшем волнении он становится бледным.