- Меня никто не навещал?
- Ну почему же, здесь два дня дежурила ваша бабушка.
- А муж? – буквально выдохнула короткое слово.
- Вы сами скоро к нему зайдете.
- То есть? – непонимающе вскинула на врача глаза. Она пыталась вспомнить что-то, но сознание упорно не возвращало события того ужасного утра.
- Он в реанимации, - Жанна привстала.
- Лежите, лежите, вам еще рано вставать. Через день-два.
- Что с ним?
- Панкреонекроз. Он пока в коме. Его погрузили в искусственный сон. Подробнее вам объяснит лечащий врач. А пока набирайтесь сил.
Жанне ничего не говорило это непонятное слово, но оно показалось ей каким-то особенно зловещим. Лежать здесь стало невыносимо. Она хотела увидеть мужа, пусть спящим, но хотя бы на минуточку. Но куда идти и как промелькнуть незаметно мимо дежурящей на посту медсестры?
Дверь тихонько приоткрылась и в проем протиснулась неуклюжая фигура Аниты? Она виновато прятала глаза. А Жанна буквально впилась взглядом в ее выпирающий живот: - Значит у нее все хорошо… - сначала боль, потом жгучая зависть, а затем – все же смирение: ведь Ани не виновата, что у нее так случилось.
- Как ты? – все еще боясь поднять глаза на подругу спросила Анита.
- Я хочу к нему. Но туда нельзя… Расскажи, что случилось?
- Ты не помнишь?
- Нет.
Это был тяжелый рассказ, прерываемый вопросами рыдающей Жанны.
- Помоги мне встать.
- Ты с ума сошла! Тебя все равно туда не пустят.
- Я сказала помоги мне. А дальше я уж сама разберусь.
Они прошли мимо ошарашенной медсестры, протест которой остановил устрашающий взгляд Аниты и приложенный к ее губам палец. Спустились в лифте на первый этаж. У двери в реанимацию их остановил врач.
- Куда это вы? К нам нельзя.
- Я должна увидеть мужа, - это было сказано так жестко, что страж в белом халате вынужден был уступить, незаметно кивнув медсестре на шкаф с медикаментами.
Сердце Жанны билось в сумасшедшем ритме, в ногах прибавилось силы. Она, поддерживаемая подругой, смело вошла в палату интенсивной терапии. Хотела ринуться в объятия любимого мужа, но здесь доктор был непреклонен. Она всматривалась в лицо Валентина, пытаясь увидеть следы страданий, ведь не зря же он был опутан непонятными проводами, трубками, присосками. Но лицо его было спокойно, безучастно и, что особенно поразило Жанну, оно стало чужим. Какая-то неуловимая тень лежала на всем его бесстрастном облике. Это был ее Валик, но он стал другим – далеким. Поражала и особенная бледность кожи, и заострившийся нос, и слегка синюшные губы.