Наверное, просто не хотелось являться пред принцем чудом-чудным, настоящий он или нет. У меня нет человеческого лица; чем лицо Дайяны — не вариант?
Я встала и осторожно положила руку на рояль.
И в этот момент принц открыл глаза.
Наши взгляды столкнулись, и меня будто ударили пыльным мешком; его глаза были оглушающе прекрасны. Его пальцы замерли над клавишами, не касаясь, и мне стало почти больно — потому что смолкла музыка.
— Играйте же, прошу, — шепнула я, склонившись к его лицу. — Я вам всего лишь снюсь.
Он выгнул бровь. Его губы дрогнули в ироничной, немного порочной улыбке.
— На вас слишком много одежды, леди, чтобы быть моим сновидением.
Нет, ну какой же он...
— А вы ухитряетесь быть совершенно несносным, даже когда мне снитесь.
Он улыбнулся ещё шире. Я ласково погладила рояль.
— Играйте, пожалуйста, — попросила я. — Мне очень хочется знать, чем же закончится эта мелодия. Хотела бы я написать под неё стихи...
— Правда? — он лукаво прищурился. — Тогда спойте. Пока что без стихов и слов; или не сможете?
Неужели он думает, что я откажусь?
— Играйте — а там посмотрим, — я вздёрнула подбородок.
Это сон, а значит, можно и не привязываться к возможности человеческого диапазона. Можно просто — петь.
Мелодия взлетела вверх, взвилась, расширилась. Вокруг закружили перья со снегом вперемешку, его мелодия переплеталась с моим голосом, создавая идеальную гармонию… Странный сон. Смешной и немного горький. Как моему подсознанию могло только привидеться, что принц драконов может быть наделён музыкальной магией? Она же считается для них презренной!
Как глупо… как заманчиво.
А за спиной принца снег пускается в пляс, собирается в картину — ту, которую я забыла (ту, которую я никогда не забуду, конечно, но всегда буду делать вид, будто не помню).
Я снова вижу трущобы Вел-Лерии, которые кажутся не такими уж грязными и страшными под выпавшим предновогодним снегом. Но это иллюзия, увы: они всё ещё холодны, зловонны и опасны. Голод ходит по этим улицам, словно пёс, брошенный уехавшими хозяевами и на пороге безумия сорвавшийся с цепи.
В той части города ты или охотник, или дичь. И тем вечером дичью был странноватый оборванец, что сидел на крыше и играл на потёртой, но всё ещё хорошо звучащей скрипке. А хищником была огромная пернатая змея, завораживающая, как радуга, способная принимать разные формы, как ртуть, голодная, как любой низший фомор.