Почти два месяца назад я попрощался с Саратовом и с парнями. Мы
все разъезжались в один день, но я уехал первым же рейсовым в 7.15,
накануне выписавшись из общежития. Через три с половиной часа я уже
стоял перед такой до боли знакомой дверью и не мог представить, что
за ней моя мама. Живая и ещё совсем не старая. Сколько ей, сорок
пять, кажется… Как раз тот самый возраст, когда баба ягодка опять.
Я помню, что мама начала резко сдавать после пятидесяти. Навалились
на фоне менопаузы остеопороз, артрит, гипертония, диабет… В 67 она
ушла – рак кишечника. Развивался он незаметная, а когда проявились
первые характерные признаки – было уже поздно.
И вот сейчас она откроет мне дверь, и я обниму её… Она открыла,
и я обнял. Крепко прижал к себе эту невысокую, чуть полноватую
женщину в фартуке, зажмурился, чувствуя, как на ресницах набухают
слезинки. Тут же незаметным движением их стряхнул. Так, давай-ка
соберись, тряпка, одёрнул я сам себя, не хватало ещё перед матерью
выглядеть нюней.
Но она всё же заметила мои покрасневшие глаза.
— Ой, Сенечка, ты что это? Никак плачешь?
— Прилив чувств, — отшутился я. — Очень уж соскучился по
тебе.
— А я-то по тебе как соскучилась! К твоему приезду вон твои
любимые пирожки с утра пеку, чтобы горяченьких поел, уже почти
закончила.
Вскоре я сидел на маленькой кухонке, и вовсю уплетал мои любимые
пирожки с капустой и яйцом, используя их вместо хлеба к борщу. А с
чаем уже уминал пирожки с повидлом. И всё это время напротив сидела
мама, державшая в руках фотографию, на которой был запечатлён весь
наш курс, и я ей рассказывал про учёбу, про жизнь в Саратове,
которую и сам-то не всю помнил – всё-таки полвека с лишним прошло.
Конечно, потрясением для матери стала новость про то, как я
пролетел мимо ординатуры, но я как мог сгладил ситуацию. Заявил,
что, мол, ничего страшного, своё я всё равно наверстаю. Да и
интернатура чуть ли не под боком – в Сердобске. Хоть и не ближний
райцентр, если честно, почти на полпути между Пензой и
Саратовом.
В ту же первую ночь дома увидел свои похороны. Во сне, понятное
дело, хотя выглядело всё на редкость реалистично. Наблюдал я
происходящее будто сверху, паря над могилой, рядом с которой стоял
гроб с моим бренным телом, а вокруг – родня, друзья и бывшие
коллеги. Дочка вытирала слёзы носовым платком, зятёк стоял с
хмурым, сосредоточенным лицом, держа за руки внука и внучку,
которые явно не понимали, что тут такое происходит. Из бывших жён
была только одна – мать Маринки, судя по её виду, грустила она ради
приличия. Что говорили присутствующие на похоронах, я не слышал,
видел только, как шевелятся губы у людей, как с
печально-торжественным видом толкал речь главврач областной
больницы, под началом которого я заканчивал работать. Потом со мной
стали прощаться, после чего гроб заколотили и на вожжах опустили в
могилу. Моя бывшая первой бросила вниз ком мёрзлой земли, дробью
рассыпавшийся по крышке гроба, а в следующее мгновение я понимаю,
что уже лежу в гробу, в абсолютной темноте, и слышу только тот
самый дробный стук комьев земли по крышке гроба.