Руки задрожали, губы пересохли, сердце застучало в таком бешенном темпе, что его, скорее всего, было слышно на всю округу.
Эта близость разворошила осиный улей в моем сердце. Она напомнила о том самом поцелуе, жарком, с мускусным флером напора живого мужчины, после которого сердце не сразу вспомнило, в каком ритме нужно биться и качать кровь, а колени дрожали еще много, много миль.
— У меня так и не вышло…так и не вышло взлететь…Может быть…Я не так сильно испугалась…может быть…нужен страх за жизнь…или…
Джеймс медленно провел носом вдоль моей шеи, и, кажется, слегка коснулся тонкой кожи на ключице.
Все слова, которые роились, бурлили внутри, замерли на губах.
— Помолчи… — охотник все еще удерживал внутри своего тела волка, и я видела, как звенят от напряжения все его мускулы…
Он прикрыл веки и выдохнул.
От того, как сильно мужчина сжал зубы, на щеках заиграли желваки.
Ноздри раздулись – он втягивал в себя воздух, который буквально стоял между нами и от этого хотелось сжать бедра, чтобы не попасть в глупое положение из-за неуместной дрожи всего моего жалкого тела…
Вдруг его невероятно горячая ладонь задела бедро, и он ухватился пальцами за край футболки. Потянул вниз чтобы скрыть оголившийся участок кожи, спрятать его от себя и других…
Я вздрогнула, и он пристально и быстро посмотрел мне в глаза.
— Чееерт…Охота – это не лучшая идея…
Он замер и тело его, сильное, мощное, больше похожее на статую греческого бога, напряглось так сильно, что дальше, казалось, уже некуда.
Мои руки на его плечах напряглись, пальцы вжались в тугую горячую кожу, одна нога дрогнула, и он вдруг закинул ее себе на бедро. Пятка впечаталась в поясницу, и я отчетливо ощутила то неистовое, животное возбуждение, которое бурлило в крови охотника.
Еще мгновение, и, кажется, все предохранители полетят к черту, клеммы сорвет, как у старого бьюика на трассе…
Джеймс прямо и тяжело посмотрел на меня. Так, как никто и никогда больше не смотрел – выжигая после себя все. Все мысли. Оставляя только сухое поле с пустой землей…
Меня словно заворожил этого его прямой и очень честный взгляд, эта странная, открытая поза, в которой одновременно было место и подчинению, и освобождению.
Рассудок помутился.
Я приподняла подбородок и вдруг коснулась его мягких, полных губ легким поцелуем. Ведомая моментом, фантомным воспоминанием о том, как тот поцелуй в овраге вдруг полоснул по нервам тупым ножом…