И не так оставалось бы велико моё горе девицы, давно свыкшейся со званием старой девы. Лицо-то у меня не было таким прекрасным, как имя. Даже румянец морозный не касался правой его стороны, обходя искажающее черты уродство.
Очевидно, что я бы и не захворала, если бы не младшая сестра Юния. Мне было совсем неизвестно, что ждало её, погибель или же счастье от предстоящего брака. Вот и подкосил меня страх за мою любимицу, нежную красавицу, яркий лучик солнца во всём холодном мире…
Моя хворь пришлась не на лучшее время. Князю ждать не пристало, и едва я пришла в себя, как нас с сестрой собрали в далёкий путь.
Несколько раз меня чуть не настигла смерть в дороге. Подход к замку был лишь один, что вёл по узкой тропинке вдоль горного ущелья. Оледеневшая тропа, припорошённая свежим снегом, оказалась очень коварной. Всякий раз оступаясь, я хваталась за свою никчёмную жизнь, в панике пытаясь сохранить равновесие. Не могла я позволить себе оставить сестрицу раньше, чем её увёз бы в собственные владения законный муж.
В конце концов долгое и утомительное путешествие по узкой тропе, что проходило поначалу пешком, в после верхом на лошадях, завершилось у ворот величественного замка из каменных глыб.
— Дальше лошади не пойдут, — предупредил нас с Юнией один из проводников.
Он помог нам спешиться, а кони же, задирая головы кверху, сразу напряглись всем телом, готовые бежать наутёк из этого леденящего душу места.
— Что же там такое? Даже животные боятся, — в страхе шепнула сестра.
Бедняжка стояла за моей спиной и дрожала всем телом. С другой стороны массивных дверей гулко лязгнул затвор, и провожатые отступили, отводя взбеленившихся лошадей. Мы остались вдвоём перед зловеще возвышающимся замком.
Нести наши вещи было больше некому. Следы проводников быстро запорошило заметающим всё вокруг снегом.
— Иди, ещё не хватало тебе застудиться, — сказала я и подтолкнула Юнию вперёд, сама подхватывая сундуки.
Сил после болезни во мне и так было немного, а тут ещё тяжёлая дорога отняла последние. Потому и руки сразу оттянуло вниз тяжестью непосильной ноши, отчего я едва их не лишилась.
— Мила, я боюсь, — закапризничав, протянула сестрёнка, переступая с ноги на ногу от холода и согревая себе пальцы рук дыханием.
Она основательно продрогла, и её капризы были той ещё бедой в довесок к неподъёмной ноше.