Но оставим вопросы мира тем, кто может позволить себе о
таком размышлять, и вернемся к конечной цели путешествия все той же
лодки. Когда первые страсти в сердцах новых жителей Ауразиона
утихли встал вопрос, как жить дальше. Что происходит в мире?
Неизвестно. Как прокормить и обеспечить всем необходимым толпу
разумных при том, что городские хранилища и ремесленные кварталы
были либо затоплены, либо разрушены? Непонятно. Как жить дальше,
если даже один из столпов реальности любого существа – магия, ведет
себя странно из-за резко подскочившего ее уровня? Никто не знал.
Тогда-то взор новых правителей города упал на точку на карте, в
которой они провели последние месяцы их прошлых жизней. На новую
житницу переродившегося города. Начался процесс разграбления,
длящийся вот уже четвертый век. И именно за сокровищами все еще
спрятанными под толщей воды плыл молодой шестнадцатилетний парень в
своей лодке.
Русые волосы средней длины были собраны в рыбий хвост. Из
одежды на нем были только белая застиранная майка-безрукавка и
добротные бриджи, что впрочем не помешало ему разместить на теле
четыре трехгранных метательных ножа и приторочить к поясу палаш. Из
образа возможно излишне юного, но тем не менее удачливого искателя
приключений выбивались, пожалуй, всего три элемента. Первые два
были скомпонованы в странное ожерелье на шее, собранное из двух
звеньев – резной металлической пластинки и синего камня маны,
свечение которого пробивалось сквозь парусину майки. Третий и
последний представлял собой дорогое даже на вид кольцо печатку,
поселившееся на указательном пальце правой руки сейчас лежащей на
двигателе лодки. Юноша плыл вперед, даже не подозревая, что эта
рядовая, в сущности, вылазка запустит цепь событий, которым суждено
изменить его жизнь полностью.
******
– Гидеон, не лезь, это слишком опа-а-асно. Гидеон, не надо, моя
практика приносит достаточно денег для того, чтобы мы втроем с
Айлой жили в доста-а-атке. А то, что кабинет ей, по совести,
удалось оборудовать только на выручку с моих первых серьезных
рейдов, мы мигом забыли, да? – наверно не очень по-взрослому будет
поносить собственную мать в разговоре с самим собой, особенно имея
в совокупности под пять десятков лет жизни за спиной… Но поделать я
ничего не мог. Раздражение, копившееся последние месяцы, рвалось
наружу, и если для подросткового бунта я был слишком стар, то для
стариковского брюзжания ситуация подходила в самый раз.