Колеса скрипели, будто их не смазывали три года. Лев застонал, и сквозь тяжелый сон до его слуха донеслись стоны и крики. Он открыл глаза и увидел в прорехе на крыше незнакомого фургона безоблачное синее небо. «А где же маменька? – не понял. – Да и откуда в Панасовке запах пороха?» Он повернул голову и увидел возле себя солдата, сидевшего с опущенной головой, залитой кровью, и сложенными на голой груди руками, на которых были оборваны ногти. «Италия, – дошло, – Вольтурно, «Тысяча» Гарибальди», – и образ Панасовки со всеми ее обитателями растаял в воздухе.
«Я знал, что постоянная близость смерти,
вид убитых, раненых, умирающих, повешенных
и расстрелянных,… труп своей лошади и эти
звуковые впечатления – набат, разрывы снарядов,
свист пуль, отчаянные, неизвестно чьи крики,
– все это никогда не приходит безнаказанно.
Я знал, что безмолвное, почти бессознательное
воспоминание о войне преследует большинство
людей, которые прошли через нее, и в них есть
что-то сломанное раз и навсегда.»
(Г. Газданов)
Первое, что достигло сознания Льва, была тихая речь с отчаянным тосканским акцентом:
– Раненых в лазарете у станции перебили, гады, всех до последнего.
– Правда, гады! Нелюди! – прерывал ее чей-то громкий шепот. – Одно слово – бурбонцы!
– Хозяйке дома проломили голову, и врач исчез, как в воду канул.
Фургон подпрыгнул на выбоине и раненый от удара головой о днище забылся. Очнулся от резкой боли в боку: два человека грубо перетаскивали его на носилки.
– О, santo diavolone*>7,– раздался выкрик почти у изголовья пострадавшего. – Неужели эта отбивная котлета – мой дражайший друг? Узнаю его кривую турецкую саблю! А ведь совсем недавно он нарисовал мой портрет и подарил мне на память, а я своей сеньоре! Осторожней, кладите его на диван! Вот так! Да полегче, это же не мешок с сухофруктами!
Вся эта тирада принадлежала сицилийскому капитану Чезаре Паини. Он прежде был знаком с раненым и сиживал с ним в кофейне за стаканчиком доброго чентоербе>8. Капитан поспешил за доктором и фельдшером, чтобы те пришли осмотреть его приятеля.
– Пустяки, ранение от гранаты, – заключил доктор. – Вы еще на его свадьбе попляшете, – достал из коробки пузырек и влил его содержимое в рот раненого. Тот содрогнулся в конвульсии. – Что ж, стаканчик марсалы привел бы его в чувство, – таков был предписанный доктором курс лечения.