Больница Ваныкина раньше называлась – им. Семашко, – по фамилии врача выдумавшего советское здравоохранение. Да ее и сейчас все так называют. Если сказать таксисту: «В Ваныкина», его глаза выразят недоумение. Зато, если произнести: «В Семашко», он моментально заскучает.
Кстати сказать, неспроста классические писатели так внимательно относились к фамилиям, наделяя ими своих Коробочек, Безуховых и Держиморд. Фамилия это – якорь человека и корабля. Например, главврач в Ваныкина носит скорбную фамилию Могильников.
Однажды один мой друг (это странно звучит, когда он и есть всего один), в разгаре юности своей беспечной ударился головой об дорогу, и получилось сотрясение мозгов. Пришел он в Семашко и увидел, что вновь поступившие люди лежат повсюду, – в коридоре, на каталках. Стали его оформлять (тоже положить хотели). А он глядит, – медсестры за неимением бумаги, прямо на больных пишут ручкой, и передумал лечиться. Прошел домой и лег. И лежал, пока не выздоровели мозги.
Едва слышу отсюда хлюпанье и побрякивание дверей магазинов, немногие голоса птиц и отдаленное человечье щебетание.
О чем это? А, я знаю о чем, – если ничего не болит, то темы могут быть только две: работа и отдых, включающий в себя примитивные (буквально сколоченные из четырех досок) наслаждения. Наслаждения. Наслаждаться. Насладиться. Так почти не говорят. Зато все хотят. Жаждут. Желают. Алчут.
Абсолютное большинство окружающих людей – работает. Хочется крикнуть: «Товарищи окружающие, сердечное всем спасибо, можете расходиться по домам!» А вдруг это и есть их работа – окружать меня? Тогда тем более, – «Вы все уволены!» Сейчас я открою дверь и дико прокричу эти слова. Необходимо. Как выдох. «Я не виноват в торжестве тоталитаризма, я не виноват, простите меня!». Еще один вдох… Скучно? Ну конечно, им просто скучно и все. Скучно не работать. Служа, они могут реализоваться. А нет, так хотя бы заработать денег.
Что такое деньги? Я много раз пытался ответить себе на этот вопрос. В конце концов, решив, что деньги – это такие маленькие круглые монетки. Они нужны с горя, как компенсация неудавшейся жизни. С их помощью можно переехать в центр, чтоб поближе к работе; купить машину, чтоб до работы добираться; приодеться, чтоб было в чем на работу ходить; купить дачу, чтоб от работы отдыхать. Черт с ней, с реализацией, главное – это дети! И как хорошо, что на даче есть высокий зеленый забор, автоматические ворота, двухэтажная собака, мангал под навесом, электрический диван с регулировками, подстриженная лужайка с декоративными горными соснами, искусственный водоем, деревянная, еще пахнущая смолой лестница в мансарду, где под двускатной крышей хранится велосипед, на котором можно лететь как в детстве, поднимая пыль на проселочной дороге, раздражая местных шавок, и, когда позади окажутся два последних коричневых сруба, скатиться по крутому склону, заросшему дикой клубникой, проскочить между молодых дубков и резко затормозить у самой кромки воды. «Речка. Я давно хотел тебе признаться, я люблю тебя… Прости… Люблю… Прости…»