Он любил её ласково, тихо,
И носил ей цветы полевые.
И она не тревожила лихо,
Принимала букеты простые.
Не давал ей пустых обещаний,
Просто делал, что совесть велела,
Чтобы жить ей без лишних страданий —
Дети сыты и спорилось дело.
А в ответ и она не «пилила»,
Когда выпьет слегка, коль устанет.
Им спокойно и радостно было,
Вряд ли кто-то плохое помянет.
И упрёков внутри не держали,
Кто вспылит, так попросит прощения,
Так и жили. Детишек рожали,
Принимали совместно решения,
Грубых слов никогда не искали,
А обиды друг другу прощали,
И с годами черствее не стали,
Слов на ветер пустых не бросали…
Он Сударушкой звал свою Любу,
И она его Сударем то же,
Говорил ей, что он её любит,
Что никто разлучить их не сможет…
А она, улыбаясь, молчала,
Молока подавая и хлеба,
Лишь Бурёнка ревниво мычала —
Он ни с кем таким ласковым не был,
Никого не любил кроме Любы,
Только ей все влюблённые взгляды,
Пусть казался Егор внешне грубым,
Не жалел для любимой наряды.
Вот с тех пор по сей день и ведётся,
Хоть ни Любы давно, ни Егора,
Всяк потомок их Сударь зовётся,
Пусть и есть в этом повод для спора…
Моим дорогим деду Егору и бабушке Любе посвящаю.
С тобой мы прожили не мало вместе лет,
И было всякое в совместной нашей доли,
Пусть время то давно сошло на нет,
Но не меняли мы все старые пароли…
Мы до сих пор друг другу позвоним
И спросим: «Как дела, ну что ты, как ты?»
И пусть тобою не был я любим,
Мои до сей поры не биты карты…
Ты до сих пор хранишь моё тепло,
Пусть было там его не так уж много,
А я твоё… Да, сколько утекло,
Давно я не был у знакомого порога…
Скорей всего я там не появлюсь,
А может быть во снах зимою снежной,
Неясным силуэтом проявлюсь
В далёкой нереальности безбрежной.
И может ты придёшь ко мне во сне,
Тебе я тоже в этом не признаюсь…
Вот так и будем где-нибудь во вне
Встречаться вовсе не соприкасаясь…
Но подойдёт к финалу жизнь моя,
И ты тогда опять ко мне приедешь,
Прощаясь скажешь: «Я всегда твоя!»
Я мысленно отвечу: «Снова бредишь…»