В 1976 году пассажиры идущего в сторону Центрального рынка трамвая могли видеть молодого человека, с удивлением и ужасом разглядывающего компостер, и явно не понимающим, как соотносится этот аппарат с только что купленным на остановке билетом. Дело в том, что в родном Прокопьевске билеты не компостировали, а просто продавали прямо в транспорте, как это делается у нас сейчас. В конце концов, верная последовательность действий была найдена, и вскоре юноша уже спускался по улице Каменской к институту народного хозяйства. Как вспоминает сам Берязев, человеком он был тогда диким, порывистым. Когда, подав документы на факультет материально-технического снабжения, он не прошел по конкурсу, то первой мыслью было отказаться от всего этого и вернуться в Прокопьевск. Впрочем, по здравом размышлении, он решает остаться и поступает на другой факультет, на статистику. Это позволило ему остаться в Новосибирске, городе, к которому с тех пор он привязан ничуть не меньше, чем к городу святого Прокопия. За четыре года обучения в институте Берязев ассимилировался, стал полноценным новосибирцем. В это время не столько разгульная студенческая жизнь, не столько новоприобретенные познания в области народного хозяйства, сколько новый круг людей и мыслей были наиболее важными для молодого поэта.
Способности к сочинительству, если не сказать поэтический дар, проявились у Владимира Берязева в самом нежном возрасте. В его случае мы имеем дело с явлением, в принципе, довольно редким, когда врожденное ощущение ритма и звучания слов совпадает с необходимым для поэтической деятельности мировосприятием. Ведь очевидно, что некоторые общественные «формы жизни» являются гибельными для стихотворчества, несовместимыми с ним. У Владимира Берязева, как представляется, все происходило наоборот, то есть дар слова определял сам способ бытия, оформляя внешний и внутренний мир по своим канонам, превращая хаос человеческого быта в упорядоченное ритмом и гармонией бытие. Будучи не полных двух лет, он, еще не умея читать, мог на память воспроизводить довольно большие поэтические тексты. Создавая видимость чтения, он, глядя на текст, сопровождающий картинки с изображением пушкинских персонажей, повторял наизусть фрагменты поэм, ни на йоту не искажая ранее слышанный оригинал. Такое мгновенное запоминание со слуха с последующим воспроизведением, разумеется, вызывало бурную реакцию восторга у родителей. Сам сочинять он начал еще в школе. Понятно, что это были какие-то шутливые импровизации для друзей, всегда готовых похохмить, или стихотворения «на случай», по заданию учителей, к той или иной знаменательной дате. Легкость в «общении» с довольно сложными поэтическими произведениями вселила в него уверенность, что дело это несерьезное, доступное всем и каждому, и потому заниматься им, придавая поэзии «излишнюю» значимость, не стоит и не следует. К такому, действительно, парадоксальному мнению привел его природный поэтический дар.