Внутри то там, то здесь вспыхивали и гасли, неисправные люминесцентные лампы. Они все время жужжали и ужасно раздражали. У нескольких же еще рабочих, но тусклых и бледных светильников тучами роились мухи. Зато в полумраке не так бросались в глаза плешивые желтоватые стены, сплошь покрытые черными пятнами грибка. Было напряженно тихо, а доносившееся из-за дверей эхо разговоров, шуршание и иногда, очень редко, смех медсестер (такой неуместный и громкий) только усиливали волнение.
Сразу при входе, не отмеченном никакой вывеской, просыпалось страстное желание убежать прочь. У всех входящих неизменно рождалась эта трусливая мысль. Но нужно…
Вера – молодая девушка в простеньком сером платье – смахнула с сидения таракана и брезгливо уселась на самый краешек холодного металлического кресла. Обвив руками живот, ссутулилась. Нога её дёргалась от страха и волнения, а в глазах и движениях сквозила неловкость, стеснительность и стыд.
Никогда не угадаешь сколько придётся ждать, пока вызовут. Порой пациенты проводили в коридоре по несколько часов, слушая, как болтает медсестрица с врачихой. Минуты текли медленно, словно в часах вместо песка клейстер. Жужжание, моргание ламп, приглушенный стук каблуков, разговоры, разговоры, разговоры…
Наконец дверь, визжа, распахнулась. Повеяло сыростью, плесенью и спиртом.
Давно уже знакомая медсестра Елисавета, крупная, красная, с чуть заплывшим, хоть ещё и красивым лицом, дежурно улыбнулась. Вера скривилась в ответ. Они виделись каждое посещение и раз за разом медработница обращалась к девушке подчеркнуто презрительно.
– А, снова ты, – бесцветно произнесла Елисавета и пошла вглубь кабинета, бросив через плечо, – заходи.
Внутри стоял допотопный стол, неряшливо заваленный картами, справками и бог весть чем – рабочее место помощницы врача. Сестра села и принялась раскидывать бумаги в поисках нужной карты. Она сильно щурилась под удручающе-жалким освещением настольной лампы.
Придвинутая к столу, деревянная ширма со стеклами, залепленными старыми, выцветшими газетами, скрывала от посторонних глаз гинекологической кресло. Также было наполовину залеплено и грязное окно, пропускавшее лишь линялое подобие дневного света. Сквозь ширму, однако, проглядывался тощий силуэт врача.
Вера здорово нервничала и от того переминалась с ноги на ногу, отвлекая себя рассматриванием выщербленных половых досок и блеклых, пузырящихся анатомических постеров.