.
По законам драматургии лирический сюжет строится вокруг автора. Субъективное, авторское формирует вокруг себя материал, задаёт принцип монтажа. Сюжетным центром «Зеркала» был сам А.Тарковский, который выстраивал свои замыслы долго, сердцем и интуицией. Погружение в память, в глубинные движения души, жизнечувствие времени внутреннего и внешнего – без чего не мог родиться фильм – всё говорило об уровне высочайшей духовной ответственности, с которой А.Тарковский подходил к этой работе. По признанию режиссёра, он принципиально не выстраивал картину заранее. «Мне было важно понять, каким образом, в каких условиях фильм может организовываться как бы сам собою», – так проявлялась главная черта метода Тарковского – наблюдение за реальностью меняющегося времени. Искренность и истинность, заданная творческим импульсом А.Тарковского, повлияли на всю творческую группу, возникло соборное чувство причастности всех к теме, поднятой А.Тарковским, и понятной для всех. «Не фильм снимался, а жизнь проживалась общая, – вспоминал оператор Георгий Рерберг. – Андрей снимал про своё детство, Коля Двигубский – про своё, я – про своё. При всей разности воспоминаний что-то совпадает. Снимали про жизнь, про маму, от которой ушёл отец и какой резонанс это имело в дальнейшем…»[49]
Третий слой, вошедший в ткань фильма – документальные кадры подлинных событий, отмеченных памятью автора. Андрей Тарковский не был их участником, но в его восприятии они звучали напряжением исторического времени, в котором он жил. Принцип отбора хроники можно понять из рассказа режиссёра о его открытии в Красногорском архиве. Неожиданно А. Тарковский обнаружил кинохронику перехода Советской Армии через озеро Сиваш в 1943 году. Он был потрясён, увидев целый эпизод, единое событие, развёрнутое во времени, снятое как длительное наблюдение. «Когда на экране передо мною, точно из небытия, возникли люди, измученные непосильным, нечеловеческим трудом, страшной и трагической судьбой, то мне стало совершенно ясно, что этот эпизод не сможет не стать самым центром, самой сутью – нервом и сердцем нашей картины, начавшейся всего-навсего как интимное лирическое воспоминание, – признавался А.Тарковский. – На экране возник образ поразительной силы и драматизма – и всё это было моё, выношенное и наболевшее»