Ван Хайден обнял жену, и они пошли на кухню. На душе у голландца скребли кошки. Опять ему пришлось врать любимой женщине.
– Ну ничего, соврал и ладно. Для ее же пользы. Меньше знаешь – крепче спишь. Вот весной съезжу на остров, заберу «кошелек» Родригеса и к осени вернусь в семью. Богатый, радостный и здоровый. И начнется у меня совсем другая жизнь, праведная и счастливая. А то, что было до этого, сотру из своей памяти навсегда.
Так думал голландец, и от этих мыслей в душе у него становилось тепло, уютно и радостно. Но человек предполагает, а Бог располагает. В феврале месяце, поздним вечером, голландец возвращался из трактира в изрядном подпитии. Не доходя до дома несколько десятков метров, с ним снова случился приступ. Он потерял сознание и упал в сугроб. Время для него остановилось.
Утром обледеневший труп Ван Хайдена нашел местный дворник. Через два дня голландцу исполнилось бы тридцать семь лет.
Вот я и дома. Две недели моего заточения закончились. После выписки из больницы меня встретили родители и привезли домой. В квартире – чистота и порядок. Старички мои постарались и привели в образцовый вид мою берлогу. Вообще-то, квартира была их, но в прошлом году они наконец достроили свой дом во Всеволожске и переехали жить туда.
Большую часть первого этажа занимает мастерская отца, рядом – кухня и гостиная с террасой. На втором этаже – три спальни и два санузла. Отец давно мечтал о таком жилище, чтобы можно было работать, не выходя из дома. Он у меня скульптор. А мама – редактор в одном из издательств.
Вообще, они у меня хорошие, самые лучшие, и не потому, что отдали мне свою трехкомнатную квартиру на 8-й линии Васильевского Острова, и не потому, что в год окончания мною института они подарили мне симпатягу «Пежо 308», совсем не поэтому. А почему, я сам не знаю, даже если бы они мне ничего никогда бы не дарили, я бы любил их не меньше, чем сейчас. Просто за то, что они у меня есть, и за то, что они меня любят.
Я сижу на своем любимом диване, перевариваю украинский борщ и вкуснейшие фаршированные перцы, приготовленные моей мамой. В животе – приятная тяжесть, а по всему телу елеем растекается истома. Хорошо. Гонорар за фильм мне уже перевели на счет. Таких больших денег я еще никогда не получал. У меня больничный лист на два месяца, так что идти на работу в театр не надо. Правда, кое-когда придется приходить в поликлинику на процедуры, но это мелочи жизни. Так что я свободен как птица и богат как Гарун-аль-Рашид.