– Похоже, я поторопился. Боюсь, не знаю, где он. Обычно ношу его с собой.
– Даже когда ходите пешком?
– Да. Чтобы быть готовым ко всему, и так далее. И как правило, я не хожу пешком. В смысле, езжу на велосипеде.
Некоторое время они молчат. Девушка отрывает левую ногу от земли и начинает медленно сгибать и разгибать ее. Она делает это плавно и элегантно, словно танцовщица, работающая у балетного станка.
– Не больно?
Он сам удивляется искренности своего любопытства.
– Немного опухла.
– Может, показаться врачу?
Она качает головой.
– Уверена, холодный компресс и порция неразбавленного джина – это все, что мне нужно.
Он смотрит на нее, не понимая, шутит ли она. Девушка улыбается.
– Так вы немка? – спрашивает Джим.
– Нет.
Он не ожидал такого резкого ответа и потому отводит взгляд.
– Извините. Просто услышал, как вы выругались. Scheiße.
– Вы говорите по-немецки?
– По сути, нет. Но я могу сказать слово «дерьмо» на десяти языках.
Она смеется, обнажая здоровые белые зубы. Наверное, слишком здоровые для человека, выросшего на пиве и кислой капусте.
– Мои родители из Австрии.
– Ach so.
– Значит, вы все-таки говорите по-немецки!
– Nein, meine Liebling. Совсем чуть-чуть.
Глядя на девушку, Джим вдруг понимает, как хочет ее нарисовать. Необычайно отчетливо представляет себе эту картину: она сидит на подоконнике и читает, свет, падающий из окна, пробивается сквозь ее волосы; он делает набросок, в комнате светло и тихо, только карандаш скрипит по бумаге.
– Вы тоже изучаете английскую литературу?
Вопрос возвращает его в реальность.
…Доктор Доусон в аудитории колледжа Квинс, трое его коллег-правоведов с безучастными мясистыми лицами небрежно записывают что-то для доклада о «целях и соответствии гражданского законодательства»… Джим уже опаздывает, но его это не волнует.
Он смотрит на книгу в своей руке и отрицательно качает головой.
– Боюсь, нет. Я изучаю право.
– А-а! Я почти не знаю мужчин, которые читают Вирджинию Вульф ради удовольствия.
Он смеется.
– Я ношу эту книгу с собой, чтобы производить впечатление. Отличный способ знакомиться с очаровательными студентками английского факультета. Достаточно спросить: «А вам нравится “Миссис Даллоуэй”?» – и дело в шляпе.
Она смеется в ответ, и Джим вновь смотрит на нее, на этот раз дольше прежнего. В действительности глаза у нее не карие, радужка почти черная, а по краям ближе к серому. Такие глаза были у женщины, стоящей на фоне бледного английского неба, на одной из картин отца; теперь Джим знает – ее звали Соня, и мать не хотела видеть эту картину в их доме.