Она – слезливую мольбу, он в ответ – крикливые заголовки да объявления. Ульяна повышала тон, Иноземцев ее перекрикивал.
– Ванечка, ну сжальтесь…
– Специалист по техническим и художественным съемкам на выезд.
– Ну перестаньте, это неприлично!
– Все виды душистого и целебного меда всегда в продаже.
Понимая, что в смирительной рубашке Ульяна выглядит не слишком привлекательно и даже комично, она в конце концов замолчала и, всхлипнув, решила остановиться на роли несчастной пленницы. По прибытии ей предстояло идти в таком виде через весь вокзал. Нужно было собрать все мужество и не потерять лица, напустить на себя как можно больше величественной печали, и отрешенного смирения, и еще чего-нибудь жалостливого и трогательного. Может, кто на станции и сжалится, спросит, кто такая, захочет узнать, за что так скручена, будто злодейка.
Французы – народ любопытный. Конечно же, удастся кого-нибудь разжалобить взглядом и парой слов, сказанных с надрывом, авось помогут или хотя бы начнут интересоваться и незаконный замысел доктора раскроют. В конце концов, можно просто начать кричать.
Но Иноземцев заранее был готов к любым попыткам сопротивления – каким манером, неведомо. Станция городка Буржа оказалась абсолютно пуста! Ни души ни на перроне, ни в зале ожидания, ни у касс – опять же то ли совпадение, то ли грубый расчет.
Неужели Иноземцев знал все заранее, что в такой-то час в расписании нет ни одного отбытия, ни одного прибытия.
А поезд, на котором они только что прибыли? Что же он, его весь целиком выкупил?
Ульяна шла, ведомая санитарами вдоль пустых вагонов, заглядывала в каждое оконце, в каждую дверь, крутила головой направо и налево – но тщетно, ни кондукторов, ни смотрителей, никого. Только доктор да санитары.
За станцией, окруженной лишь зеленью пустынных холмов, их встретил экипаж из замка. Кучер и лакей оказались совершенно бесчувственными чурбанами. На Ульяну, орущую и стонущую, глядели будто сквозь нее, оставаясь глухими к ее мольбам и плачу.
Вновь санитарам пришлось немало повозиться, чтобы заставить невольницу оказаться внутри кареты.
А железное сердце – этот Иноземцев проклятый – уселся на скамейке напротив, вновь на груди руки скрестил и спать завалился, привалившись виском к стеклу. Мог себе позволить, ибо один санитар на облучке сидел, двое других на запятках разместились. Даже если и удастся высвободиться из рубашки, то мимо этих здоровенных бугаев нипочем не проскочить. Вмиг догонят. Да и куда бежать? Кругом одни холмы…