И так продолжилось мое нисхождение. Я знала, что должна уволиться, если мой мозг настолько плохо работает.
* * *
Полевые заметки о деменции
05.02.2011
На прощальной встрече Отделения гендерных исследований преподавательский состав подарил мне этот дневник. В нем я зафиксирую свое нисхождение в пространство за пределы мозга, в которое я направляюсь. Никакого нытья, никакого скулежа, никакого отчаяния. Только факты.
03.03.2012
В субботу в торговом центре я через физические действия совершила кражу: вышла из «Macy» с парой штанов, перекинутых через локоть. Я заметила это, только уже оказавшись в «Dillard’s» на другом конце торгового центра. Я поспешила обратно, готовая объясниться. Рядом не было продавцов, и никто не заметил, как я вернула штаны на место.
08.03.2012
Возила Боба и Диану за продуктами. Когда мы вышли из магазина, я не смогла найти ключи. Двери машины оказались незапертыми, ключи – в замке зажигания. На пути обратно я забыла остановиться у Боба и Дианы и вместо этого сразу свернула на дорогу к моему дому. В прошлый раз, когда отвозила стариков за покупками, я не заметила, как сменился сигнал светофора, пока Беа не напомнила, что можно ехать. Ей восемьдесят шесть.
* * *
Дома мои промахи тоже только множились. Я говорила об этом с семьей и ближайшими друзьями. «Просто старость», – провозглашали мои сверстники со знанием дела. Даже мои тогда двадцатилетние дети, Марисса и Ньютон, убеждали, что у них тоже бывают подобные оплошности. Однако происшествия копились, и мои ближайшие родственники наконец признали, что заметили изменения. Когда мне было около шестидесяти, они согласились, что недочеты моей памяти могут быть связаны с диагностируемым заболеванием. Я начала подумывать над тем, чтобы записаться на прием к врачу, – помня об умственном расстройстве моей матери.
Февральским днем 1996 года моя мать, Сюзанна Катарина Стенкамп, была найдена блуждающей по интернату для престарелых в Претории, ЮАР, в состоянии чрезвычайной дезориентации. Медсестра перевела ее из отдельного домика в больничный отсек, а оттуда ее забрала моя сестра и положила в госпиталь Малого общества Девы Марии. Когда несколько дней спустя я вошла в больничную палату матери, она, казалось, даже не подозревала, что мне пришлось перелететь половину земного шара. Однако она меня узнала, если засчитывать в качестве доказательства, что моя очень хорошо воспитанная мать представила меня медсестре, как «дочь, которая пишет “бл…”», – прозрачная отсылка к матерной ругани в моем сборнике рассказов. Кроме того, Сюзанна объявляла о каждом своем телесном позыве, видела ангелов, поливала себя водой, чтобы «сбить температуру». С семьей ее добрый нрав еще проявлялся, но в обращении с чернокожими медсестрами ее либерализм, укрепившийся после падения апартеида, исчезал. Она вела себя высокомерно, заносчиво, грубо. Могла ли это быть та женщина, которая в молодости, будучи соцработником, выполнила просьбу «капской цветной» (так южноафриканцы называют метисов, происходящих от первых контактов наших предков-голландцев с готтентотами) залезть на ее кровать и согреть ноги?