Едва Суханов положил Ярцева на стол, как его тут же выставили на
улицу. Он помялся немного перед входом, после чего отошёл в
сторону, достал трубку с коротким чубуком и начал набивать её
табаком.
— Ну что там? — поинтересовался у него Швецов, так же
потянувшийся за трубкой.
— А я откуда знаю, меня выставили оттуда. Не видел?
— Сдаётся мне, что там уже всё, — извлекая из кисета свою
трубку, вздохнул Рудаков.
— Больше не чувствуешь «Повиновение»? — спросил Суханов.
— Перестал чувствовать ещё там, у брода, — подтвердил Лис.
— Я то же, — поддержал его Кремень.
— Я пошёл за ним не из-за узора, — пожал плечами Суханов,
зажигая на пальце огонёк и прикуривая от него.
— То есть и ты, утратил связь там же?
— Так и есть, Лис, — пыхнув терпким табачным дымом, подтвердил
он. — Но я не собирался его бросать, даже павшего. А вы отчего
пошли за мной?
— Он мой боевой товарищ. И вообще, выдернул меня из грязи, дал
второй шанс. Я чувствую, что обязан ему, — пожал плечами
Швецов.
— Вот в чём ты прав, Кремень, в том прав. Я не раздумывая пошёл
по той же причине, — подтвердил Волк.
— А я просто пошёл за вами. Не дело бросать друзей, — раскурив
трубку, произнёс Лис.
Полог палатки откинулся в сторону, и из палатки вышел целитель
потирающий руки полотенцем. Приметил троицу и направился к ним.
— Ну что, господа, сдаётся мне, что у Петра Анисимовича теперь
имеется три кредитора, которым он должен до гробовой доски, —
произнёс он.
— Шелест жив? — удивился Суханов.
Волк конечно надеялся на чудо, но признаться не верил в это, ибо
узор может пропасть только со смертью нанёсшего его. А он
по-прежнему не чувствовал «Повиновение».
— Вашими стараниями, милостивые государи. Доставили бы чуть
позже, и я бы уже его не вытянул. Но хвала господу всё обошлось, и
возможно уже завтра он встанет, а может и полностью оправится.
Голова штука тёмная, и... Ч-чёрт! Ваше высочество туда нельзя! —
подорвался целитель, чтобы перехватить бегущую со всех ног
Долгорукову.
Товарищи переглянулись и предпочли тихонько убраться восвояси.
Не хватало только им сейчас оправдываться перед ней, из-за того,
что недоглядели за своим командиром.
Хм. Командиром или господином? Вообще-то, Ярцев никогда не
держался с ними надменно, всегда обращался как с равными и не
просто называл товарищами, но именно по товарищески и относился.
Хотя и был резковат, но в итоге его поступки были им во благо.
Именно его стараниями они вновь поверили в себя. Так что,
однозначно командир и боевой товарищ. Не потому ли они втроём без
раздумий бросились спасать его, хотя уже и осознали, что
свободны.